Вагон этот прибыл без документов, но когда железнодорожный приемщик и жандармский вахмистр хотели задержать прибывший груз, то сопровождавшие его заявили, что это груз адъютанта командующего и сотрудника «Нового Времени», Богуславского, и этого было достаточно, чтобы вещи были пропущены по личному приказанию помощника заведывающего передвижением войск. Все эти вещи на нескольких извозчиках были свезены в гостиницу, где остановился Богуславский, а затем, по свидетельству содержателя этой гостиницы, сам Богуславский отвез из числа доставленных ему вещей одни особенно большие рога в дом командующего войсками, а остальные вещи отправил в Москву. Рога, видимо, были предметом особой слабости генерала Ренненкампфа, и между прочим, он лично просил князя Белосельского взять для него из офицерского собрания в Сталупенене и привезти в Вильну бывшие в этом собрании особенно причудливой формы рога.

Сам генерал Ренненкампф говорит, что от своей жены он слышал, что Богуславский действительно привез какие-то рога, которые и были проданы на благотворительные цели.

Наконец, в числе циркулировавших относительно генерала Ренненкампфа слухов ходили, между прочим, довольно настойчивые слухи о присвоении им серебряного сервиза одного из уланских прусских полков и другого такого же сервиза, будто вывезенного из Роминтенского имения Императора Вильгельма.

Первый из этих слухов имел в своем основании тот несомненный факт, что при вскрытии одного из банков Инстербурга в нем действительно найдено было большое количество ценного серебра офицерского собрания 12-го прусского уланского Литовского полка, при самом обнаружении которого, по свидетельству бывшего при этом вскрытии коменданта Инстербурга, возникло разногласие о том, можно ли считать это серебро военной добычей, причем первоначально было предложено отправить это серебро в штаб Виленского военного округа. По словам же ординарца генерала Ренненкампфа, штабс-ротмистр Олива, штабс-ротмистр Важеевский просил при нем генерала Ренненкампфа отдать это серебро в один из наших полков, и генерал Ренненкампф согласился было на это, но затем, однако, узнав, что серебро было частной собственностью прусских офицеров, приказал сдать его в магистрат, и оно действительно было туда сдано, и судя по имеющейся в том расписке, сдано было полностью, хотя, как говорит генерал Милеант, были слухи, что сдана была лишь часть, и более плохая, этого серебра.

Что касается слухов о серебре, вывезенном будто бы из Роминтенского замка, то определить происхождение этого слуха при расследовании не удалось, и наоборот, по утверждениям, например, состоявших при генерале Ренненкампфе генерала Ермолинского и князя Белосельского, при первом нашем занятии Восточной Пруссии Роминтенский замок остался неприкосновенным и подвергся разграблению уже при вторичном вступлении в Восточную Пруссию, уже 10-й армии.

Как бы в некоторой связи со слухами о каком-то серебряном сервизе находится заявление одного из служащих на ст. Вержболово о том, что он будто бы видел, как во время нахождения штаба 1-й армии в Вержболове одним из лиц, состоявших при генерале Ренненкампфе, был привезен на ст. Вержболово автомобиль, нагруженный серебром, которое было внесено в имевшиеся над вокзалом номера, а затем, по-видимому, было отправлено по железной дороге, упакованное в ящиках. Однако заявление это было сделано этим служащим лишь словесно (производившему первоначальную проверку слухов помощнику главного военного прокурора) и он, по его словам, из страха за свое служебное положение удостоверить это заявление своей подписью не решился.

Рассматривая все приведенные выше данные, собранные при проверке ходивших относительно генерала Ренненкампфа слухов о его, будто бы злоупотреблениях неприятельской собственностью в Восточной Пруссии, в их совокупности, следует признать, что все эти данные не заключают в себе достаточно веских оснований, по которым можно было бы считать установленным, что генерал Ренненкампф лично допускал действительно приписываемые ему злоупотребления. Справедливость требует отметить и то, что если, с одной стороны, слухи о подобных злоупотреблениях генерала Ренненкампфа получили широкую огласку и видимо приобрели значительное доверие и в обществе, и у некоторых лиц, имевших соприкосновение с генералом Ренненкампфом, то в то же время такие приближенные к нему лица, как князь Белосельский-Белозерский, генерал Ермолинский и некоторые из его ординарцев, не допускают, чтобы генерал Ренненкампф мог быть способным на приписываемые ему по слухам поступки, и горячо защищают его на этой почве. Генерал Ермолинский признает, однако, за генералом Ренненкампфом некоторую слабость и любовь к подаркам, благодаря чему ему можно было угодить и доставить удовольствие подношением какого-нибудь интересного старинного оружия или редкого экземпляра рогов. Генерал же князь Белосельский не признает и этой слабости генерала Ренненкампфа, а как на примеры, доказывающие, по его мнению, строгое отношение генерала Ренненкампфа к чужой, даже неприятельской, собственности, указывает, между прочим, случаи, когда генерал Ренненкампф, встречая при своих разъездах кого-либо, даже офицеров, в немецких экипажах, приказывал тут же рубить у них колеса. По мнению этих лиц, вся вина за возникшие на счет генерала Ренненкампфа слухи, марающие его имя, лежит главным образом на его личных адъютантах, которые своими поступками всячески компрометировали своего командующего армией. Несомненно, что оба эти адъютанта генерала Ренненкампфа, и подполковник Грен, и особенно штабс-ротмистр Важеевский, который имел в Вильне квартиру в доме командующего войсками, много способствовали своим поведением возникновению порочащих генерала Ренненкампфа слухов, но нельзя не признать того, что вся царившая вокруг генерала Ренненкампфа атмосфера, о которой свидетельствует слагающаяся из описанных выше отдельных, иногда и мелочных, случаев общая картина, давала богатую пищу всякого рода отрицательным слухам. Значительная же доля вины в самом создании такой атмосферы ложится все же лично на генерала Ренненкампфа, который, беспощадно карая за мелкие даже случаи нижних чинов расстрелом без суда, проявлял видимое моральное безразличие к поступкам тех же своих адъютантов, о поведении которых ему, по его же словам, было (да и не могло не быть) известно.

6) Некоторые характерные черты личной свиты генерал-адъютанта Ренненкампфа

Этому созданию компрометирующей генерала Ренненкампфа обстановки тем более содействовала проявленная им крайняя неразборчивость в выборе не только своих личных адъютантов, но и многих других из окружавших его лиц. Характерным примером в этом отношении представляется появление в штабе 1-й армии корреспондента Богуславского.

По словам самого генерала Ренненкампфа, с Богуславским он познакомился еще в Сибири в 1906 г., когда Богуславский оказывал генералу Ренненкампфу услуги при водворении порядка в Забайкалье, доставляя ему очень ценные сведения, так что сам генерал Ренненкампф считал Богуславского агентом тайной полиции. По образному же определению адъютанта генерала Ренненкампфа штабс-ротмистра Важеевского, Богуславский представлял из себя какую-то потертую личность, не то корреспондента, не то филера.

Между тем с первых же дней мобилизации этот Богуславский появляется в Вильне около генерала Ренненкампфа, причем, по словам адъютанта последнего, подполковника Грена, на его вопрос, кто такой Богуславский, генерал Ренненкампф ответил: «Это человек полезный, Вы приласкайте его».

Сам же Богуславский называл себя состоящим при командующем армией, всюду хвастался близостью к последнему, грозил неугождавшим ему арестом и денежным штрафом в порядке охраны и даже брал с некоторых лиц деньги за свои якобы хлопоты для них по административным делам.

В то же время Богуславский старался проникнуть в разные отделения штаба армии и посылать о действиях армии корреспонденции, давая свой адрес на дом командующего армией, но во всех этих действиях встретил, однако, резкий отпор в лице генерала Милеанта.

Несмотря на категорическое воспрещение Верховного Главнокомандующего иметь при армиях корреспондентов и напоминание о том генералу Ренненкампфу генералом Милеантом, Богуславский последовал за штабом армии в Вержболово и в Инстербург.

По словам генерала Ренненкампфа, Богуславский поехал за штабом под тем предлогом что как он сам уверял, разрешение иметь корреспондентов должно было последовать в самом непродолжительном времени.

Однако представляется совершенно очевидным, что такое заявление самого же Богуславского не давало генералу Ренненкампфу ни достаточных оснований, ни тем более права нарушать прямое приказание Верховного Главнокомандующего не брать с собой корреспондентов.

Вообще же, как говорит генерал Милеант, с самого объявления мобилизации в штабе армии стали появляться разные лица, отставные офицеры и служившие в других ведомствах, все старые друзья и знакомые генерала Ренненкампфа, которые по его приказанию зачислялись на службу и прикомандировывались к его штабу на ролях ординарцев. С некоторыми из этих ординарцев, как например, штабс-ротмистром Самаржи, старым кавалерийским офицером и бывшим уездным начальником, и неким прапорщиком (произведенным затем в корнеты) Гербелем, пожилым уже человеком, без определенных занятий, генерал Ренненкампф, по старым узам дружбы, был даже на «ты», а между тем лица эти многим не внушали доверия и симпатий. Вместе с тем все эти состоявшие при штабе прапорщики и вольноопределяющиеся, по словам генерала Милеанта, пьянствовали и шумели в общей столовой, не обращая внимания даже на старших чинов штаба армии, оказавшихся в конце концов вынужденными прекратить посещение столовой; и вообще, по выражению генерала Милеанта, среди окружавших генерала Ренненкампфа лиц создалась атмосфера «самая омерзительная».