— Зря. — Наставник потрепал девочку по макушке. — Так правильно. Деревья осенью сбрасывают листья, чтобы весной выросли новые.

Получив согласие Эмьюз, Руф проводил подопечную почти до самого общежития и стрелой помчался к Максу.

— Я, конечно, не соскучился, но ты… скотина, — с чувством сообщил Карвер.

— Не отнимай у себя время, — отмахнулся Тангл. — Что выяснил?

— Он спас твою карьеру, — без предисловий произнес Макс. — В подробности вдаваться не стану. Они слишком сложны для обывателя.

Руфус проглотил привычную шпильку Реконструктора.

— Если коротко, то собранные кости теряют подвижность и становятся плотнее. Ты бы не взлетел никогда. — Макс сделал страшные глаза.

— Вас этому взгляду специально обучают, — не выдержал Танцор. — И оставь свое благоговейное «он», меня стошнит.

— Каким-то неизвестным способом Древний перекроил весь твой скелет, — невозмутимо продолжил тот. — Повреждение затрагивало позвоночник, таз и ноги. Уже фатально, да? Таранис Финн до сих пор горстями ест пилюли. «Повреждение» еще мягко сказано. Часть костей натурально перемололо в кашу. Я-то думал, там была мелочь какая-нибудь. Что тебе повезло. Мог бы сейчас ходить с тростью и числиться в дефектных. Сведения похоронили в архиве, но мне удалось разрыть эту братскую могилу.

— Взглянуть бы. — Руф сел на кровать.

— Увы! — Макс развел руками. — У меня все отняли.

— Кто? — он побледнел.

— Финн и Дарроу, — выплюнул Карвер. — А сверх того еще и увольнением пригрозили. Так что не выдай. Подозреваю, что за мной следил их закадычный дружок.

— Кто б его уже упокоил, наконец! — в сердцах бросил Руфус.

Макс встал, натянул плащ и взял портфель.

— Уже уходишь? — не поверил Руф. — Больше сведений нет?

— Нет пока. Не все сразу, — вздохнул тот. — И мама голову отвинтит, если и сегодня не появлюсь дома.

— Сожги слюнявчик и найди женщину, — неожиданно грубо перебил Танцор.

— Я не ты. — Бедняга Карвер словно усох.

— Не вижу связи, — попытался ободрить Тангл. — Допросишься, как-нибудь поведаю тебе душещипательную историю о крашеной кошке, ударе сумочкой и судебном иске. Для тебя еще не все потеряно.

— А маму я куда дену? — Макс устало потер лоб. — Она без меня пропадет. Нет в этом мире женщины, которая бы с матушкой ужилась.

— Наоборот, — не унимался Руф, — нет в мире никого, с кем бы ужилась твоя очаровательная старушка. Меня она чуть не покусала в последнюю встречу. Посади ее на цепь. Без обид.

— Какие тут обиды? — хмыкнул тот. — Сам знаю, что это за человек. Но она моя мать. Ей бы здоровье и армией командовать.

— Вот-вот, столько таланта впустую пропадает, — рассмеялся Танцор. — Все равно, не ставь на себе крест. Помнишь ту девчонку? Как ее звали?.. Училась младше нас и бегала за тобой хвостом…

— Помню. — Реконструктор открыл дверь. — Только она за тобой бегала, а мне плакалась, какой ты подлец, что не замечаешь.

В кармане Макса ожило зеркальце.

— Дождался, — простонал он. — Теперь точно дома ждет выволочка. Можно никуда не спешить.

— Ответишь?

— А смысл?

Карвер вернулся в кресло и спрятал лицо в ладони. От маски веселости не осталось и следа.

Руф никогда не интересовался судьбами своих однокашников. Более того, он почти ничего не знал о Максе, кроме лежащих на поверхности прилежания и трусости. И теперь ему отчего-то стало невыносимо жаль.

— Та девчонка умерла, — едва слышно произнес Карвер. — Пожар. Она наглоталась дыма и…

Вязкое молчание обволакивало.

— Знаешь, что меня на самом деле занимает? — Макс как будто очнулся. — Твои кости даже в местах сборки легче обычного!

— А как же все эти мамы, смерти, тоска… пузо? — Тангл зевнул.

— Да черт бы с ними, — улыбнулся Реконструктор. — Проведем еще пару тестов?

— Не испытываю удовольствия от раздевания при свидетелях. — Руф протестующе поднял руки.

— Не ломайся, — попросил тот. — Обычный снимок. Хочу своими глазами увидеть их.

— Кого?

— Твои кости.

Задвинув профессиональный снобизм поглубже, Макс увлеченно объяснял Руфусу свои теории относительно того, как Сэру Коллоу удалось добиться такого результата. Разговоры о работе странным образом преображали Карвера. Нет, пузо никуда не девалось, и мама оставалась, где была. Но все это плавно уходило на второй план, а то и дальше. «Трудоголик», — подумал Тангл.

Эмьюз не видела ничего вокруг. Она бесцельно бродила по коридору мимо запертых комнат с мирно спящими студентами. «Если помощь Наставнику — долг, то почему внутри так гадко?», — спрашивала себя девочка.

Несчастный Гримм и без нее достаточно обижен жизнью, чтобы стать орудием чего бы то ни было. В письме мальчишка жаловался на новые порядки, на странную атмосферу, близкую к панике, царившую в аббатстве, на инквизитора, из-за которого всех держат как на привязи. Собственно, текст — одна сплошная жалоба. И только в конце какой-то лучик надежды — она. Эмьюз Варлоу. «Я, наверное, спятил бы, если бы не твое лицо в моей памяти», — писал Гримм. — «Если бы не вера в нашу встречу. Надеюсь, я хоть на тысячную долю дорог тебе так же, как ты мне, моя единственная».