Мичман озадаченно посмотрел на медальон и, почесав нос, пробормотал:

–  Это что же - нам его распиливать, что ли?

–  Зачем распиливать?
– пожав плечами, ответил капитан.
– Мы его просто разыграем.

–  Разыграем?

–  Так точно, - уверенно сказал капитан.
– Прямо по курсу ветер несет на нас дохлую собаку. Видите, Исидор Дунканович?

–  Вижу, Николай Сергеевич.

–  Если она пройдет по левому борту - медальон ваш. Если по правому - мой. Согласны?

–  Согласен!
– ответил мичман, довольный тем, что щекотливый этический вопрос разрешился сам собой, а точнее - волею случая и ветра.
– Давайте пока бутылку добьем.

Они быстро выпили остатки коньяка и уставились на распухшую дворнягу, которая, покачиваясь на волнах, медленно приближалась к форштевню. Труп собаки шел сложным курсом, и предсказать результат было трудно. Волны подталкивали утопленницу на зюйд-ост, а ветер пытался направить ее на чистый норд. Дохлятина медленно рыскала из стороны в сторону, до встречи с форштевнем оставалось метров двадцать, и мичман, не выдержав напряженного ожидания, рявкнул в сторону люка:

–  Тенгизов!

Из темного провала люка показалась голова старшего матроса:

–  Я!

–  Заглушка от буя! Принеси еще, да побыстрее.

–  Есть!

Тенгизов исчез, а мичман, снова повернувшись к носу лодки, оперся на ограждение и сказал:

–  Как-то она неустойчиво…

–  Да, - согласился капитан, - галсами идет, скотина.

Тенгизов принес коньяк, и в этот момент собака, ткнувшись в форштевень, задержалась на несколько секунд, а потом уверенно скользнула по левому борту.

–  Поздравляю, Исидор Дунканович, - сказал капитан и протянул мичману руку, - приз законно ваш.

–  Благодарю вас, Николай Сергеевич, - мичман учтиво склонил голову и ответил на рукопожатие.
– Вот по этому поводу мы сейчас…

И он открыл третью бутылку коньяка.***

–  Так что ресторан - это правильная мысль, - повторил капитан третьего ранга и задумчиво посмотрел на пустые кружки, - а сейчас, по-моему, пора повторить.

–  Так точно. Полностью с вами согласен. Мичман убрал медальон в наружный карман кителя и повернулся к стойке.

–  Уважаемый! Подойдите к нам!
– обратился он к официанту.

Тот кивнул и направился к морякам.

За соседним столиком сидел невзрачный хмырь, запомнить лицо которого было очень трудно. Весь он был какой-то серенький, незапоминающийся и незаметный. Перед хмырем стояли две кружки - одна пустая, другая полная.

Было видно, что хмырь уже сильно пьян, хотя держался он с приобретенной годами уверенностью - локоть со стола не соскальзывал, голова не качалась, в общем - профессиональный алкаш, но пока еще не опустившийся.

Такое мнение об этом человеке мог составить любой, кто не знал его лично.

А на самом деле Владимир Игоревич Сысоев, он же Вольдемар Лопатник, он же Шнифт, был удачливым карманником и пил очень редко, потому что в его профессии дрожащие руки и неуверенность в движениях были недопустимы.

Шнифт украдкой наблюдал за расслабившимися морскими офицерами, желая поживиться. Пьяные морячки - это лакомый кусок, увести у них лопатник - милое дело. Опытным глазом рассматривая медальон, который его будущие жертвы передавали из рук в руки, Шнифт оценил его минимум в тысячу долларов и с этого момента следил за моряками с удвоенным вниманием. Он тщательно оценивал степень их опьянения, реакцию, общее настроение - все это было очень важно для предстоящей акции по изъятию ценностей.

Мичман положил медальон в левый карман - это хорошо. Шнифт сидел как раз слева от него. Капитан третьего ранга постоянно смотрел в дальний угол бара, словно оттуда могла показаться плавучая мина, - это тоже хорошо. Оба были уже на приличной кочерге - вообще прекрасно! Теперь нужно только дождаться подходящего момента, и можно работать.

Шнифт сделал маленький глоток, затем громко икнул и пьяным голосом пробормотал:

–  И все равно я ей, суке, не верю… Шкаф триста рублей стоил…

Мичман брезгливо покосился на него и демонстративно отвернулся, чтобы не смотреть на всякое пьяное сухопутное говно.

Шнифт бросил на него мгновенный острый взгляд, потом поставил кружку и встал. Покачнувшись, он задел тяжелый стул, который со скрежетом проехал по каменному полу, и навалился на мичмана. Тот успел подставить руки и, оттолкнув от себя дошедшего до полной кондиции алкаша, недовольно сказал:

–  Держись на ногах, чувырло! Давай, вали на улицу, проветрись.

Алкаш пьяно кивнул и, задевая за столики, направился к выходу.