Шрифт:
Габриэль с грустью отодвинула пирожное и вишни.
— Надо поискать, — сказала она. — Грациенна, довези меня в лодке до дома. Там мы, наверняка, найдем провизию.
— Нет! Нет! — вскричал Генрих. — Я предпочитаю насытиться, лицезрея вас, я ужинаю, любуясь вами. Я съем ваши крошечные ручки…
— Жалкая пища для желудка, государь. Поищем! Поищем! — сказала Габриэль, легонько отстраняя Генриха, который добирался до ее рук.
— Мне кажется, — сказал он, — сейчас говорили, что в шлюз мельницы попадают огромные рыбы. Не раскинуть ли невод или нет ли удочки? Мельники всегда занимаются этим.
— Не знаю, — сказала Габриэль.
— Я найду. Несколько раз случалось мне ужинать на мельнице постной пищей.
Через несколько минут осмотра король увидел одну из трех удочек, которые Дэнис расставлял каждый вечер и которая тряслась, предвещая удачу. Славный угорь уцепился за нее, и король скоро вытащил добычу, на которую Грациенна с радостью бросилась, а Габриэль с испугом отскочила.
— А где же огонь? Где же приправа? — спросил Генрих.
— Шпек, луковица и вино здесь есть, — отвечала Грациенна, — а через четверть часа я подам это кушанье вашему величеству.
— А я в эти четверть часа брошусь к ногам моей Габриэль и так часто, так нежно буду говорить ей о моей любви, что смягчу ее свирепое сердце.
— О нет! — отвечала молодая девушка, очаровательно качая головкою. — Это невозможно!
— Вычеркните это слово, моя милая.
— Невозможно, государь.
— Стало быть, вы не любите Генриха?
— Напротив, очень люблю. Но если бы он меня любил так, как он говорит, был ли бы он со мной в эту минуту?
— Что это? — с удивлением спросил король. — Но если бы я вас не любил, мне кажется, что я, напротив, не был бы здесь…
— Разве любить — значит огорчать?
— Как, мое присутствие вас огорчает?
— Любить разве значит оскорблять?
— Я вас оскорбляю?
— Любить разве значит губить и бесславить?
— Габриэль! Габриэль!..
— Вы меня огорчаете, вы меня оскорбляете вашим присутствием.
— Какие громкие слова, моя красавица!
— Еще громче дело… Поговорим откровенно. Чего вы хотите от меня? Я не могу быть вашей женой, потому что вы уже женаты. Притом я и не требовала бы этого, я не согласилась бы на это, хотя я девушка благородного происхождения, а вы могущественный король.
— Король, но не могущественный.
— Неужели вы думаете, что отец позволит мне обесславить себя…
— Моя милая…
— Захочу ли я этого сама? Вот по какой причине ваше присутствие меня оскорбляет… Но вас это жестокое слово огорчает. Я скажу тогда, что вы меня губите.
— Докажите-ка мне это…
— Это доказать легко. Отец мне поклялся, что, если я вас послушаю или если вы будете меня преследовать, он запрет меня в монастырь или, что еще хуже, отдаст меня замуж.
Король вздрогнул.
— Ну это мы еще посмотрим! — вскричал он.
— Отцу не нужно позволения короля, чтобы выдать замуж дочь. Замужем я погибну и умру с горя.
Генрих стал на колени.
— Не говорите мне эти зловещие слова, моя Габриэль, — сказал он, — вы погибнете, вы умрете!
— По вашей вине.
— Неужели вы считаете меня таким слабым или таким робким, что я не могу, несмотря на отца, несмотря на весь свет, спасти от отчаяния женщину, которую я люблю, и будете ли вы сами так слабы и так жестоки, чтобы отдаться другому, когда вы отвергнете меня, вашего друга и короля? Имейте волю для меня, Габриэль, а я буду иметь силу для нас обоих. Не я вас гублю, но вы сами можете помочь себе, и я вам помогу. Пусть-ка попробуют вас отнять, когда я вас возьму! Видите, Габриэль, вы зависите от себя одной. Вы должны будете приписать себе одной несчастья, которые вы видите в будущем. Если бы вы меня любили, вы имели бы больше мужества.
— О государь! Я еще ничего не сказала. Оскорблять меня и губить — это ничего, но вы меня огорчаете — вот ваше преступление.
— Как же это? Боже мой, когда я дышу только вами и для вас!
— Это очень важно. Вы сейчас просили меня, чтоб я пожертвовала вам моей честью и моей жизнью, может быть, я обязана это сделать для моего короля, но могу ли я пожертвовать вам моей душой и моим вечным спасением?
— Вашим спасением?
— Конечно. Добрая католичка может ли принять ересь?