— Вы меня уже просили молчать. Я молчал с Крильоном, несмотря на его настоятельные вопросы. Но я вам скажу, что эта женщина была злодейка. Видя, что вы ранены, умираете, не позвать никого, не помочь вам?! Ее надо наказать…

— Довольно, вы ничего этого не знаете, забудьте обо всем, Понти. Я даже должен просить вас об одной милости.

— Я к вашим услугам, любезный месье Эсперанс.

— Несмотря на девяносто девять возможностей к моему выздоровлению, я, вероятно, умру.

— О!..

— Дайте мне кончить. Поищите в моем кошельке или лучше возьмите весь кошелек. В нем лежит записка, которую вы сохраните для меня, я вверяю ее чести дворянина, признательности друга.

— Тише! Тише! — сказал взволнованный Понти, дружески сжимая холодные руки раненого.

— Возьмите эту записку и, если я умру, сожгите ее немедленно после того, как я испущу последний вздох, если я останусь жив, возвратите ее мне, вы поняли?

— Я вам клянусь повиноваться вашей воле. Но вы останетесь живы, — сказал Понти голосом, прерывающимся от горести.

— Тем более причины, возьмите поскорее мой кошелек, для того чтобы ни Крильон, никто другой не увидал того, что я хочу скрыть.

— Если так, сожжем записку сейчас.

— Нет, я могу остаться жив, и в таком случае эта записка мне понадобится.

— Понимаю.

— Ни за золото, ни за кровь, ни завтра, ни через двадцать лет, ни живой, ни умирающий, вы не отдадите этого письма никому, кроме меня.

— Клянусь, — сказал Понти, схватив кошелек, — и я умру за этот священный залог, как клянусь умереть за вас, если мне представится случай.

— Вы славный человек, благодарю. Спрячьте скорее кошелек, кто-то идет.

Только что Понти спрятал кошелек под своим полукафтаном, как в комнату Эсперанса вошел Крильон с братом-хирургом общины, который уже осматривал рану.

Крильон был растревожен, взволнован. Но как человек, привыкший страдать и видеть страдания, он выказывал глубокое удовольствие и находил прекрасным все — погоду, лицо раненого, комнату, ее убранство. Достойный кавалер начал фразой, обнаружившей все волнение его ума, потому что она показалась бы глупа от постороннего:

— Как счастлив этот молодой человек, получив эту царапину! Она доставила ему прекрасный приют в лучшем французском аббатстве. Ночлег у безонских женевьевцев и кардинальскую кровать! Если бы я находил это каждый раз, как было истерзано мое тело, я радовался бы моим пятидесяти ранам.

Он искал и нашел слабую улыбку на побледневших губах Эсперанса. Между тем брат-хирург приготовлялся осмотреть рану. Крильон, чтобы занять больного, хотел заставить разговориться Понти и хирурга. Последний отвечал, пока занимался первоначальными приготовлениями, но, снимая перевязку, он замолчал, и Крильон остался ни с чем.

Пока брат-хирург осматривал внимательно рану, где уже благодетельная природа начала свой чудный труд, несколько женевьевцев, привлеченных любопытством, тихо отворили дверь и смотрели издали на это трогательное зрелище. Хирург, не говоря ни слова, окончил свое дело и хотел выйти из комнаты, но нетерпеливый Крильон остановил его, говоря с веселым лицом:

— Этот человек спасен?

— Если будет угодно Богу, — отвечал брат-хирург, глубоко поклонившись и ускользнув после этого уклончивого ответа.

— Вы слышите? — вскричал кавалер, подходя к Эсперансу. — Он говорит, что вы спасены, мой юный товарищ.

— Если будет угодно Богу, — прошептал Эсперанс, от проницательности которого не укрылась двусмысленность этого ответа.

— Я был в этом уверен, — продолжал Крильон. — Я знаю толк в ранах, видал их и имел на своем теле в великом множестве. Теперь моя старая кожа не выдержала бы, но в ваши лета человек бессмертен.

Это красноречивое преувеличение не успокоило Эсперанса, но чувство, внушившее его, было так дружелюбно, что заслуживало награды — Эсперанс протянул руку, чтобы сжать руку Крильона.

— Теперь, когда я спокоен насчет вашего положения, — сказал Крильон, садясь возле кровати, — совершенно спокоен, — он сделал ударение на этих словах, — я сообщу вам, что король ждет меня в Сен-Жермене, верно, по какому-нибудь делу. Я оставлю вам Понти на… на столько времени, сколько вам понадобится, чтобы выздороветь окончательно. Понти научится ремеслу сиделки. Я считаю его добрым малым, хотя я не прощаю ему, что он опоздал, я этого никогда ему не прощу.

— Я так скакал, полковник! — вскричал Понти.