В разгар дискуссии в кабинет директора вошел усталый, чем-то озабоченный, заместитель главного механика молодой инженер Николай Рыженко. Он немного опоздал и поэтому не стал проходить на свое место, примостился у входа, как бы стараясь остаться незамеченным. Но директор уже заметил его. Об инженере Рыженко у него свое, особое мнение: волевой, незаурядный специалист, рационализатор, хорошо знающий все уголки завода. Кто же, как не он, посоветует, где, под какой крышей разместить стан, чтобы он не мешал нормальному производству.

— Николай Андреевич, — сказал директор, — ваше мнение.

Рыженко поднялся, заговорил глухим голосом:

— Где бы мы его ни поставили, он все равно будет не на месте. Да и монтаж его отнимет у нас уйму времени, а времени у нас нет. Кроме того, вы слышали сводку? На фронтах очень тяжело… Все это…

— Что?! — поднялся директор.

Он не думал, не предполагал даже, что передовой, уважаемый всеми инженер впадет в панику, заговорит о вещах, которые в данном случае совершенно неуместны. Еще этого не хватало, чтобы работники завода начали оспаривать решение Москвы! Приказано найти место, значит, надо найти — и никаких разговоров! Но директор ни одного из этих слов не произнес, лишь подумал. Постояв немного, опустился в кресло. А Рыженко как ни в чем не бывало, спокойно, не торопясь, продолжал излагать свои мысли.

— Я твердо уверен, — неожиданно заявил он, — мы можем получить броневой лист гораздо быстрее и в большем количестве…

— Каким образом? — почти выкрикнул директор.

Дверь отворилась, и в ней появился референт. Он быстро подошел к директору и что-то тихо сказал ему. Рыженко умолк. А директор оживился, видать, речь шла о каком-то важном деле. Чуть привстав, он решительно произнес:

— Передайте от моего имени. Согласен!.. — И опять к Рыженко: — Значит, говорите, быстрее и в большем количестве? Что ж, интересно, послушаем.

Рыженко чуть закинул назад голову — молодой, красивый, куда и усталость девалась!

— Я предлагаю катать броню… — он сделал паузу и с каким-то особым пристрастием завершил: — На блюминге!

— На блуминге? — тотчас ухватился за слово Сарматов. — Как?.. Почему?

— Аркадий Глебович, скажете потом, — тотчас вмешался директор. — Прошу, не перебивать. Говорите, Николай Андреевич!

Рыженко говорил коротко. Сказанное им явилось для участников совещания совершенно неожиданным, произвело впечатление разорвавшейся бомбы. Дерзким, фантастичным было это предложение, оно не укладывалось в рамки устоявшихся канонов и норм прокатного производства. И не удивительно, что старый опытный инженер Аркадий Глебович Сарматов решил сразу дать отпор фантазеру, пришедшему, по его мнению, сюда не иначе, как замутить воду, отвлечь совещание от деловых разговоров.

— Мальчишка! — выкрикнул он. — Кому, кому, а мне, начальнику блуминга, — он нарочито подчеркивал это «блу», желая, видимо, показать свои познания в английском языке, блеснуть эрудицией, — мне, смею вас заверить, очень хорошо известно, что такое блуминг и для чего он предназначен!

Но это было известно не только ему.

Единственным назначением мощного агрегата является обжатие многотонных стальных слитков, превращение их в заготовки (слябы), необходимые для других прокатных станов как полуфабрикат.

— Вы говорите глупости! — не унимался Сарматов. Этого не было даже за рубежом!.. Вы вот, Рыженко, смотрите на меня и улыбаетесь, а каково мне, старейшему прокатчику, с мнением которого вы не желаете считаться? Вы сами не понимаете, что делаете! Меня крайне встревожили и, скажу прямо, обидели эти ваши мальчишеские забавы. Еще раз авторитетно заявляю — предложение катать броневой лист на блуминге несерьезно, оно построено на песке без учета как наших, так и зарубежных изысканий! Вы, образно говоря, перепутали паровоз с крестьянской клячей: что под силу паровозу, то смертельно для клячи.

Против «пустой затеи» Рыженко выступили еще некоторые инженеры и даже кандидат наук Локвин.

Директор молчал. И это его молчание, казалось, было знаком согласия с теми, кто не разделял точку зрения Рыженко. Николай Андреевич переживал: ведь он, внося предложение, прежде всего рассчитывал на поддержку директора. Директор — видный специалист, металлург, прошедший большую трудовую школу — от подручного сталевара до директора. Кто-кто, а он-то разберется в создавшейся ситуации, по-настоящему глубоко вникнет в суть предложения. Тем более, когда речь идет о броневом листе, из-за которого остановлен танковый завод: не из чего делать танки.

Директор перебирал в руках бумажку. Молчал. А Сарматов, ведя свою линию, опять навалился на Рыженко со своими обвинениями; упрекал его в авантюризме, в излишней самонадеянности, называл выскочкой, человеком, который, не зная брода, полез в воду.

— Мы, инженеры, вынесли на своих плечах всю тяжесть великой стройки! — выкрикивал он. — У нас огромный опыт! И сегодня мы, конечно, не можем не думать о том, как помочь Родине в тяжкую годину! Мы думаем и, я уверен, поможем!..