Удары в бубен участились.

Старуха, медленно и плавно обойдя несколько раз вокруг догорающего костра, направилась к Чингизу. Глаза — молодые, яркие, изумрудно-зелёные — приблизились к нему вплотную.

«Какие же у неё красивые волосы!», — пробежала в пустой голове одинокая шальная мысль. — «Огненно-рыжие, блестящие. И гадких бородавок больше нет на носу…».

— Смотри на меня! — велел звонкий властный голос, в котором не ощущалось ничего старушечьего. — В глаза мне смотри, степной жеребёнок! Не мигая, смотри! Ещё! Ещё! Ещё…

Изумрудно-зелёная вспышка, сноп ярких жёлто-фиолетовых искр, ультрамариновая молния, угольная чернота…

Он пришёл в себя. Жаркое оранжевое солнце стояло-сияло высоко над головой. В бездонном голубом небе — плавно и величаво — парили могучие степные орлы. Где-то, как казалось, совсем рядом, беззаботно звенели легкомысленные и вечно-голодные жаворонки. Пахло обильной росой, походным дымком и наваристой мясной похлёбкой. В отдалении слышалось призывное конское ржание.

— Вставай, мой степной и отважный хан, — уважительно прошамкал глухой старушечий голос. — Время пришло. Пора. Слегка перекусим и тронемся в обратный путь…

Чингиз сел и с любопытством огляделся по сторонам. Его тёмно-гнедой конь, войдя по пузо в реку и жадно поводя тугими боками, пил хрустальную степную воду. Уютный костерок горел на прежнем месте. Над его красно-жёлтым пламенем был пристроен бронзовый котелок, в котором лениво кипело какое-то варево.

— Сушёные лягушки и крылья летучих пещерных мышей? — брезгливо морща нос, спросил Чингиз.

— Обижаешь, степной хан, — старательно помешивая в котелке гладко-струганной дощечкой, хихикнула Гульча. — Пока ты спать изволил, я успела подбить — из пращи — жирного зайца. Вставай, светлоликий. Умывайся. Будем кушать.

Старуха была прежней — горбатой, седовласой, в грязных лохмотьях и с разноцветными бородавками на длинном крючковатом носу.

— Сперва — Предсказание, — неловко проведя ладонью по сонному лицу, заупрямился Чингиз. — Всё остальное — потом.

— Будь, молодой и симпатичный хан, по-твоему, — понятливо вздохнув, согласилась шаманка. — Слушай.…Женщину, которая заберёт твоё глупое сердце в полон, ты встретишь в другом Мире…

— Как это — в другом Мире?

— Никогда, мальчишка сопливый, не перебивай старших!

— Хорошо, не буду. Извини.

— Могучие Боги тебя извинят. Если, конечно, не забудут — в суматохе важных и неотложных дел…. На чём это я остановилась?

— На молодой и прекрасной женщине, которая коварно похитит моё глупое сердце, — любезно подсказал Чингиз.

— Вспомнила. Спасибо…. Эта женщина будет высокой и стройной. В светло-серых одеждах. С короткими чёрными волосами. Она полюбит тебя. Ты, степной хан, полюбишь её. У вас всё будет хорошо, лучше не бывает. Черноволосая женщина понесёт от тебя…

— Как же я найду этот другой Мир? — нахмурился Чингиз.

— Чёрное — на белом. Чёрное — на белом…, — дурашливо заблажила старуха. — Понимаешь, мудрый хан?

— Нет, не понимаю. Поясни, пожалуйста.

— Поясню, так и быть. Это моя работа — пояснять и наставлять…. Ищи, хан, чёрную пещеру в белой скале. Ищи, позабыв и позабросив все другие важные дела. Чёрную пещеру — в белой скале. Ищи, не торопясь. И не понукая своего коня.

— Ладно, буду искать, — заверил Чингиз. — Не понукая…. Это всё?

— Нет, — покачала головой шаманка. — Ещё одно. Глядя в твои чёрные раскосые глаза, мне привиделось…. Непонятное…

— Говори.

— Через некоторое время ты, узкоглазый и смуглолицый хан, вернёшься в наш степной счастливый Мир. Вернёшься — вместе с сыном. И с женщиной, беременной двойней. Только волосы у твоей жены будут белыми-белыми, как зимние снега.

— Как такое может быть? — рассердился Чингиз. — Полюблю — в другом Мире — чёрненькую. Она забеременеет от меня. С этим, как раз, всё в порядке…. А вернусь — с беленькой, уже родившей мне сына? И вновь беременной? Что ещё за ерунда?

— Не знаю, — запечалилась Гульча. — Предсказания и Пророчества, они такие. В них всегда, как правило, найдётся-отыщется неожиданная и пакостная закавыка…. Вот, и разбирайся, мальчик…. Кто, в конце-то концов, здесь могущественный хан? Ты, или я? Ты? Вот, и отрабатывай своё высокое ханское звание, сил не жалея и никуда — без веских на то причин — коней не торопя…

Хан неторопливо, как и было велено, скакал — в окружении верных и многократно-проверенных воинов — по нежной весенней траве. Иногда под чёрными копытами гнедых и каурых коней тихонько поскрипывали мелкие камушки. Высоко в бездонном голубом небе висели почти неподвижные крохотные точки — могучие степные беркуты, терпеливо высматривающие добычу.