Не дойдя метров тридцать до высоких деревьев, с которых несколько минут назад вниз летели ветки и всякие неизвестные плоды, молодая женщина остановилась.

Павианы заволновались: раздалось недовольное бормотанье, порой переходящее в глухое рычанье, в изумрудно-зелёной листве угрожающе засверкали янтарно-жёлтые звериные глаза.

Ванда, вытянув руки вверх и чуть вперёд, заговорила на каком-то неизвестном, очень певучем языке. Её речь была негромкой и монотонной, но — при этом — откровенно-завораживающей: обезьяны тут же притихли, даже ветки деревьев больше не шевелились.

«Прямо-таки великий удав Каа из книжки про Маугли», — не преминул прокомментировать ехидный внутренний голос. — «Мол, замерли, подлые и грязные бандерлоги. Сейчас я буду учить вас, тварей наглых и безмозглых, уму-разуму…».

Минут через пять-шесть Ванда, не опуская рук, резко присела и завизжала — звонко, надсадно и очень-очень громко.

— Блин горелый, даже барабанные перепонки чуть не лопнули, — крепко прижимая к ушам ладони, проворчал Егор. — Предупреждать же надо…

А когда — через некоторое время — он убрал ладони, впереди раздавался лишь сплошной и заполошный треск.

— Павианы улепётывают по деревьям со всех лап, — охотно пояснил Симон. — Причём, в разные стороны и, не разбирая дороги. Всё, путь свободен…. А что это было?

— Да, ничего особенного, — загадочно усмехнулась Лана. — Любимая шутка польских потомственных ведьм, и не более того…

Остальная часть пути прошла спокойно, то есть, без каких-либо событий и происшествий. Только дневная влажная жара регулярно донимала — особенно во время физических упражнений с мачете. Да и наглые белёсые москиты, не смотря на специальный «антикомариный» спрей, регулярно беспокоили.

Уже под вечер отряд вышел к искомым Сизым болотам.

«Приметная такая картинка», — неохотно прокомментировал усталый и чуть сонный внутренний голос. — «Бескрайние заросли фиолетовых и сиреневых камышей, редкие зеркальца серой и зеленоватой воды, а за камышами — в прямой видимости — наблюдаются точно такие же тёмно-зелёные джунгли, как и здесь, но только расположенные на цепочке горбатых холмов…. Сколько до этих «холмистых» джунглей? Километров пятнадцать-семнадцать. Может, чуть больше…».

— Почти пришли, — устало смахнув пот со лба и указывая рукой вперёд, произнёс Симон. — Эти невысокие холмы, заросшие деревьями, и есть — Индейское нагорье. Там и ваша Дырища расположена…. Здесь, на берегу ручейка, встанем походным лагерем. Поужинаем. Заночуем. А с утра переберёмся через болота. Если, конечно, капризные Боги будут не против. И ваш. И наши, индейские…. Мулы? Здесь, предварительно стреножив, оставим. Пусть пасутся. Заберу на обратном пути…

Очень грустной получилась эта стоянка-ночёвка. Костёр, благодаря сырым дровам, горел лениво-лениво, в основном, тлел и дымил. Аппетит у всех, за исключением Симона, куда-то спрятался. Молчали путники, видимо, предчувствуя, что завтрашний день будет не из простых.

«Ну, да. Ну, да», — понимающе вздохнул философски-настроенный внутренний голос. — «Он неуклонно приближается, момент переломный и судьбоносный…».

Утром, после короткого и невкусного завтрака, они продолжили путь. То есть, приступили, не ведая сомнений, к форсированию болотистой низменности.

«Эти Сизые болота — ужаснейшее место нашей прекрасной планеты», — уже через пятнадцать-двадцать минут решил Егор. — «Мрак сплошной, беспросветный и законченный, если коротко…. Вчера, на вечернем малиновом закате, да издали, они очень даже симпатично смотрелись: сиреневые, розовые и фиолетовые камыши, переплетавшиеся в причудливых разноцветных узорах, тут и там проглядывали небольшие, идеально-круглые озёра, наполненные водой серых и тёмно-зелёных цветов-оттенков. А сейчас, днём, всё выглядит иначе. Совсем и кардинально иначе. Камыши оказались неожиданно-высокими, прямо-таки рощи настоящие: в начале пути, на самом краю болот, они были метра два в высоту, а потом, с каждым десятком пройденных метров — всё выше и выше…. Вошли в эти высоченные заросли и словно бы потерялись навсегда. Вокруг темно и очень душно, что там впереди — одна сплошная и неразрешимая загадка. А ещё налетели бесконечные стаи москитов и других злобных кровососущих насекомых. Пришлось, естественно, напяливать на физиономии громоздкие накомарники и буквально-таки обливаться специальным спреем. Только, честно говоря, всё это плохо помогает. И без того вокруг царил вязкий полусумрак, так ещё и сетки накомарников сразу же оказались густо залепленными всякими крылатыми гадами. Ухудшилась видимость, а вместе с ней и возможность чётко ориентироваться на местности…. Куда, спрашивается, идти? Как Симон определяет правильное направление? А ещё и вязкая чёрная жижа противно чавкает под ногами. По сторонам регулярно возникают тёмные бочаги, почти до самых краёв заполненные разноцветной вонючей водой…. Вонючей? Это точно. Какой-то газ с мерзким запахом, пузырясь, постоянно выходит из-под воды. Даже голова слегка кружится. И в сон клонит неудержимо…. Да, «белому» человеку самостоятельно, без помощи индейского проводника, Сизых болот не преодолеть. Ни в жисть…».

В одном месте их маршрут пересёк странный свежий след, как будто кто-то совсем недавно проехал здесь на огромном мотоцикле с очень широкими колёсами.

— Анаконда проползла, — глухо пробурчал сквозь накомарник Симон. — Только очень большая анаконда. Но бояться не надо. Сейчас она отсыпается под землёй, в глубокой-глубокой норе. Анаконды, они только по ночам охотятся. Поэтому и ночевать на Сизых Болотах нельзя. Обязательно сожрут…. Активней шагаем, гринго. Добавляем хода. Надо до заката выбраться из болот. Ну, очень надо…

И они добавили.

Стояла страшная жара, солёный пот застилал глаза, всяческие миазмы окружали практически со всех сторон, стаи бесчисленных москитов, гнусно жужжа, кружили над головами. А ещё и петлять постоянно приходилось, обходя стороной топкие места и большие вонючие лужи, заполненные разноцветной, беспрестанно-пузырящейся водой…

Они выбрались на твёрдую сушу ранним вечером. Пурпурно-малиновый закат ещё только разгорался. Вокруг возвышалась густая тропическая чаща, увитая толстыми чёрными лианами.