— Ночью из них никто в лес не ездил?

— Нет, дрыхнули все без задних ног. А что такое?

Не отвечая на вопрос, Семен и Данилка переглянулись. Потом Семен спросил:

— А не врешь?

— А чего мне врать-то. Кого хочешь спроси, то же скажет.

— Ну, тогда счастливо оставаться. А мы до Арси съездим.

Работники не тронулись с места, пока приезжие не скрылись в осиннике.

Потом погонщик сказал:

— Ищут кого-то мунгаловские, что ли?

— Должно быть, — отозвался старший и скомандовал: — А ну, поехали!..

Когда Семен и Данилка спустились под бугор и пашня скрылась из виду, начался у них разговор.

— Ничего мы, паря, однако, не разнюхаем, — поделился своими сомнениями Семен.

— Я тоже соображаю, что немного узнаем. Может, Ромку порешили и они, да только как к ним подступишься? Не следователи мы.

— Ничего. С Арсей во всяком случае потолковать надо. Ты приглядывайся к нему. Посмотрим, как он на нас глядеть будет.

Арсений завидел их издали и встретил приветливо, спокойно. Незаметно было, чтобы он волновался. Едва они поздоровались, поспешил он справиться, куда они поехали. Когда же узнал, что утром ранен Роман, то искренне изумился и пожалел его. Все это получилось у него вполне естественно, без всякого притворства. Семен поспрашивал его о том же, о чем и работников. Выкурив по папиросе, стали они с Данилкой собираться уезжать. Пахал Арсений на конях. Перед тем как уехать от него, Семен нашел удобный предлог осмотреть, как подкованы его кони. Арсений, хотя и удивился такому любопытству, но ничего не сказал. Семена же осмотр убедил, что ни один из этих коней не был привязан в осиннике, когда стреляли в Романа. У всех коней было по четыре подковы.

От Арсения завернули они на заимку. Митька Каргин с работником очищал там от коры заготовленные зимой бревна. Пока Семен разговаривал с Митькой, Данилка сходил в зимовье поглядеть, есть ли там какое-нибудь оружие. В чепаловском зимовье висела берданка и дробовик. Из берданки, как убедился Данилка, не стреляли по крайней мере неделю. После этого ему оставалось только вернуться к Семену, который из разговоров с Митькой также ничего не узнал.

К обеду они вернулись на свою заимку. Оставалось только думать, в самом ли деле провел эту ночь Алешка в поселке. Скоро и это сомнение было рассеяно. Вернувшийся из дома Петька Кустов подтвердил, что возвращался сейчас оттуда вместе с Алешкой и что дорогой повстречался им Северьян.

Северьян не заметил, как миновал он семь верст от заимки до Мунгаловского. От ворот поскотины, не заезжая в поселок, повернул он к лагерю. На широкой луговине шло учение. Кадровцы, блистая на солнце шашками, рубили лозу, скакали через рвы и барьеры. В иное время Северьян обязательно бы остановился полюбоваться на них. Но сейчас было не до этого, надо было спешить к лагерному околотку.

Толстый заспанный фельдшер, потирая ладонью круглую бритую голову, встретил Северьяна на крылечке лагерного околотка. Сладко зевнув, лениво спросил:

— Ну, с чем пожаловал, старик?

— Сына у меня в лесу ранили. В беспамятстве он. Помогите, господин фельдшер, вся моя надежда на вас. Век благодарить буду, спасите только…

— Что могу — сделаю, папаша… Лысухин! — крикнул он.

На крыльцо выбежал краснорожий прыщавый казак. Одна нога у него была в сапоге, на другой болталась портянка.

— Помоги старику парня в помещение занести, — приказал ему фельдшер.

— Слушаюсь, — крикнул казак и бросился помогать Северьяну, едва приступая на босую ногу.

Когда Романа положили на топчан, застланный простыней в желтых пятнах, фельдшер прощупал ему пульс и сокрушенно покачал головой. Снимая с раны повязку, он недовольно хмыкнул и выругал Северьяна:

— Что же ты, дуб этакий, грязными лоскутьями рану перевязал? Эх, бить вас некому!

Северьян виновато отмалчивался.

Фельдшер чем-то смазал рану, наложил на нее чистую повязку.

— Ну, старик, если хочешь, чтобы сын в живых остался, сейчас же вези его в Нерчинский Завод. Я твоему горю плохой помощник. Рана у парня скверная, и крови он много потерял. Может быть, доктора его и выходят…

В Нерчинский Завод Северьян прискакал под вечер. Дорогой Роман два раза приходил в себя и просил пить. Северьян останавливался и поил его холодным чаем, который успела налить в туес Авдотья, когда Северьян завертывал из околотка на минутку домой.

Долго стучался он в двери больницы, пока их не открыла сиделка с лунообразным лицом.

— Чего стучишь, как полоумный? Прием у нас давно окончен.

— Сын у меня раненый. Его к доктору скорей надо.

— Доктора нету в больнице. Говорят тебе, что прием окончен. Понимать надо…

— Да как же быть-то?

— А я почем знаю, — сказала сиделка и попыталась у него под носом захлопнуть дверь. Северьян закричал на нее:

— Ты что, тетка, сдурела! У меня сын помирает, а ты нос на сторону воротишь. Крест-то у тебя на вороте есть?

На шум вышла другая женщина в белом халате.

— Вот с сестрой разговаривай, а мое дело маленькое, — показала на нее сиделка.

После того как Северьян пообещал отблагодарить сестру, она согласилась послать за доктором и, не дожидаясь его, принять Романа. С помощью двух сиделок Романа занесли в приемную.