Зашевелилось боярское племя; загоготали, замельтешили шапками-трубами, стреляя глазами на царя да на патриарха, и, видя, что тем любо, истово ярились в смехе, толкали друг друга локтями под мягкие бока – до обедни смеха не избыть, да и не диво: редко приходится видеть человека в столь обидной опале. Вот те и думный дьяк!

– Бояре! Аглицкий гость за дверьми ждет! – перекрывая смех, громко и внятно оповестил Морозов. Слова эти он произнес не для бояр – для царя да патриарха.

Романов поговорил с обоими, выступил снова на край приступа и взялся опять рукой за столб. Топнул ногой – смех прошелестел по лавкам и затих.

– Царь и великий государь всея Руси велит привести пред его светлые очи аглицкого гостя и принять его малым обычаем! – возвестил он.

Тотчас из середины боярской лавки поднялся дьяк Посольского приказа и направился за дверь, где за переходом под надзором пристава ожидал приема начальник английской торговой экспедиции Ричард Джексон, прибывший из Устюга Великого двумя днями раньше стряпчего Коровина.

Татев поднялся было и с поклоном хотел сказать что-то, держа одной рукой за пояс Коровина. Романов нахмурился, посадил его жестом руки, а сам озабоченно обратился ко всем:

– Вытрите слюни да языки подберите и не смейтесь: не потехи ради прибыл к нам иноземный гость от короля аглицкого, а сам он гостинством [136] своим велик есть!

Дьяк Посольского приказа вошел первый и объявил о прибытии на Москву английского торгового гостя. Он довел Джексона до средьпалатного столба и отошел к цареву месту. Позади англичанина встал переводчик.

Ричард Джексон был в той парадной форме, в которой он посещал в Устюге воеводу Измайлова, только шпагу у него снял пристав еще на въезде в Кремль. Джексон надел новые перчатки, все же остальное: широченные ватные штаны, камзол, носовой платок, торчащий из кармана и вызывавший скрытый смешок не менее, чем кружева на панталонах, – все было как в Устюге. Однако сильное волнение отразилось в бледности его лица и в сжатых губах, но волновался Джексон не столько за себя – что ему, морскому волку! – волновался за порученное компанией и самим королем дело. Сейчас, приостановившись посреди палаты, он встал на одно колено и низко склонил голову перед русским царем.

– Пусть подойдет к руке! – жестко сказал переводчику дьяк Посольского приказа Ефим Телепнев.

Ричард Джексон, предупрежденный об этой церемонии, тотчас повиновался. Он медленно, с достоинством, изо всех сил поддерживая прямизну своего атлетического торса, поднялся по трем ступеням, прошел между двумя парами одетых во все белое рынд, мимо посольского дьяка и снова преклонил колено перед протянутой царем рукой. Джексон увидел нежное лицо с едва пробивающейся бородой и усами, нежную белую руку, похожую бархатистостью кожи на руку женщины, и приложил эту руку тыльной стороной ладони к своим губам. Жизнь научила морехода, часто находящегося среди чужих, внимательности, умению видеть вокруг как можно больше. Это умение ему тотчас пригодилось здесь, в Грановитой палате. Не словом – для этого потребовалось бы прибегать к помощи переводчика, – а жестом дьяк Посольского приказа указал англичанину, что необходимо сойти вниз и встать перед русским царем в нескольких шагах от ступеней приступа, и Джексон выполнил это требование быстро и ловко: поднялся с колена, боком сошел вниз и, кланяясь, удалился на почтительное расстояние.

– А поздорову ли живет король аглицкий? – спросил царь заученно.

Как только перевели Джексону эти слова царя, он тотчас снова низко поклонился и принялся так спешно изливать благодарности, что переводчик за минуту покрылся потом, но держался браво и где не успевал ухватить подробности, опускал их или попросту врал, но смысл всей речи переводил правильно и с достоинством:

– Агличанин великого государя всея Руси благодарит смиренно за слова его златоустные о его короле. Король Англии при отплытии их судов от родных берегов находился в добром здравии. Гость говорит, что он уверен в его таком же добром здоровье и сейчас.

Михаил поиграл ногой, посмотрел на патриарха, но тот не заметил этого взгляда, рассматривая иноземца: в польском плену он не видел англичан.

Ричард Джексон первым почувствовал неудобство молчания и счел возможным сказать:

– Да не прогневается великий государь всея Руси на иноземного гостя, если он поднесет ему невеликий подарок от короля Англии.

Как только были эти слова переведены, Михаил нетерпеливо кивнул. Джексон повернулся к двери, через которую его только что ввели, увидел там старшего подьячего Посольского приказа и сделал ему знак. Подьячий сунулся за дверь, принял от пристава шелковый мешок с кистями, обошел средьпалатный столб и передал ношу англичанину. Старший подьячий хотел остаться рядом с иноземцем, бок о бок с переводчиком, но Ефим Телепнев так на него шикнул, что тот быстро выбежал из палаты.

Ричард Джексон повернулся с мешком к царю, помедлил мгновение и, решив поднести подарок в открытом виде, опустился на колени. Бояре вытянули шеи. Вот уже показался черный, отделанный серебром футляр часов. Вот уже Джексон ловко отбросил мешок назад, прямо на руки переводчика, и поднялся на ноги с драгоценным грузом в руках. Он держал часы перед собой и готов был двинуться к русскому царю, но в это время царский постельничий, привычно ворча на бояр, обмывал руку царя – ту руку, которую целовал иноземец.

Ричард Джексон терпеливо выждал, когда постельничий вытрет руку царя полотенцем и унесет стоянец с водой. «Какая оскорбительная особенность русского приема! – подумал англичанин. – Не забыть бы описать все это в дневнике… Пора!»

Джексон приблизился, прямой, с гордо поднятой головой, отчего поклон его и коленопреклонение были особенно выразительны, и произнес:

– От короля Англии, Шотландии и Ирландии Якова скромный дар – часы с боем. – Ричард Джексон подождал, когда переводчик пояснит, и, не передавая часы в руки выступившего навстречу дьяка Посольского приказа, продолжал: – Зная нужды и потребности Русского государства, король дарит царю и великому государю всея Руси часы эти, кои нужны не только для отсчета будущих бесчисленных лет царя русского, но и для жизнепорядка двора и государства.