— Селия, — поправила она, запуская пальцы в его густые черные волосы. У него были изумительные волосы, мягкие на ощупь, волнистые, послушные ее рукам.

— Если ты велел звать тебя Джексоном, то и ты должен звать меня Селией.

— Селия, — выдохнул он и начал расстегивать пуговицы на лифе ее редингота.

— Ч-что вы делаете? — запинаясь, пролепетала Селия.

— Продолжаю уроки. — Он распахнул редингот, открыв нижнее белье. — Мне хочется попробовать тебя на вкус. Ты позволишь, милая?

Милая? Одно это слово сломило ее волю к сопротивлению — ведь до сих пор никто не называл ее так. Но сам факт, что он спросил у нее разрешения на то, что Нед пытался сделать силой, растрогал ее.

— Я готова повторять этот урок, пока не выучу его назубок, — отозвалась она, поражаясь собственной смелости.

В ответ он начал расстегивать корсет, освобождая нижнюю сорочку. Она шумно вздохнула, когда прохладный воздух комнаты заставил соски грудей затвердеть. Жар, бросившийся ей в лицо, спустился вниз.

— А чему я учусь на этом уроке? — еле вымолвила она.

— Тому, — сказал он, глядя ей в глаза, — что даже ублюдок может забыть о своем ничтожестве, когда рядом такая соблазнительная дама, как вы.

— Дама? А разве не девчонка-сорванец?

— Мне бы хотелось, чтобы здесь оказалась девчонка-сорванец, — с горечью произнес он. — Тогда вас не домогались бы виконты, графы и герцоги.

Неужели он ревнует? Будь это так, до чего было бы славно!

— И клерки с Боу-стрит? — пошутила она.

Он бросил на нее сумрачный взгляд, который мог бы служить ей ответом, и приник губами к едва прикрытой тканью груди.

Боже. Небеса. Каким сладким было ощущение, которое она испытывала. Однако она не должна позволять ему так обращаться с ней. Но что делать, если мужчина, который еще несколько месяцев назад пленил ее, ведет себя так, словно она действительно может вызвать ответное горячее чувство, и потому ей вовсе не хотелось, чтобы он прекратил свои ласки.

Она прижимала к себе его голову, и ей казалось, что, подчиняясь кипевшему в ней жару, ее кости тают, а кровь закипает.

Он касался ее груди зубами и языком, отчего ее сосок затвердел еще больше, но уже не от холода. Ее сердце билось так часто, что она боялась потерять сознание.

— Джексон… О-о-о, Джексон… Я думала, ты… презираешь меня.

— Разве так презирают? — пробормотал он, не отрываясь от ее груди.

— Нет. — Чувственная дрожь пробежала по ее телу. Как же она была глупа, что так вела себя с мужчинами. Она просто не понимала, что им было нужно, когда дело доходило до этого. — Если ты меня желал все это время, то почему… ничего не говорил?

— А что бы я мог сказать? «Миледи, я наяву брежу, представляя вас обнаженной в моей постели?» — Он провел рукой по ее бедру. — Я пока не такой идиот, чтобы рисковать быть застреленным за непристойное поведение.

Что она должна была испытывать, услышав, что он представлял ее в своей постели? Ужас? Растерянность? Она не смела и ожидать таких слов, но ей и этого было мало.

— А почему вы решили, что я не застрелю вас сейчас? — спросила она, впиваясь пальцами ему в плечи.

— Вы оставили свой пистолет на столе в столовой, — невнятно произнес он, не отрываясь от ее груди.

Ее охватило странное волнение. Оно действительно было странным — ведь она хорошо помнила, что однажды предпринял мужчина, застав ее в одиночестве, лишенной возможности сопротивляться.

— А может быть, у меня здесь спрятан еще один?

Он поднял глаза и внимательно посмотрел на нее.

— Тогда я постараюсь так занять вас, чтобы вы не смогли им воспользоваться.

Внезапно он снова принялся целовать ее, страстно, жадно… И каждый следующий поцелуй пьянил сильнее, чем предыдущий. Он чувствовал под своими ладонями ее груди и, не испытывая никакого стыда, гладил и ласкал их, так что она не могла ни о чем думать — просто наслаждалась его ласками.

Стон вырвался из ее груди, и он оторвался от ее губ.

— Вы не должны были позволять мне трогать вас так… интимно.

— А я все же позволяю, — задыхаясь, прошептала она, прижимаясь лицом к его щеке. — И продолжайте… продолжайте…

Вместо ответа он поднял ее юбки и теперь ласкал ее бедра.

— Это безумие. Мы оба сошли с ума.

— Неужели? — спросила она, едва понимая, что говорит.

В его руках ей было так хорошо, словно она ждала этих ласк всю жизнь, а ее сердце… Никому и никогда оно не открывалось так, как ему.