– Надо идти, пока солнце не стало припекать в полную силу, – Погранов кое-что слышал о пустыне и теперь попытался взять бремя власти в свои руки. На правах самого знающего.

– Не могу, – призналась Летышкина. – Нога совсем распухла.

– Как – не могу? Мы тебя что, нести обязаны? – возмутился журналист.

– Может, еще отдохнем? Пройдет же она, обязательно пройдет. – Женщина почувствовала обращенную на нее неприязнь спутников.

Без того тяжело, а тут еще дополнительная обуза!

– Потом жарко станет. Умные люди путешествуют утром и вечером, а отдыхают днем, – пояснил Григорий Яковлевич. – Да и какой смысл был уходить, если останемся здесь?

Правозащитница вздохнула. И оставаться – гибель, и идти невозможно.

Но пассажиры, ругаясь про себя, уже начали подниматься, и Летышкиной не оставалось ничего иного, как последовать общему примеру.

– Ничего. Тут главное – первые шаги. Потом нога расходится, и станет легче, – успокоил ее врач.

– У-у-у!.. – тихонько завыла Летышкина.

– Терпите. Вон Бритни мало того что терпит, так еще и всю амуницию на себе тащит.

– Так она здоровая, – заметила правозащитница. – У них там о людях думают, вот они и крепче наших.

– Глупостей-то не надо, не на митинге, – отмахнулся Нелюбин. – Кто вам мешал заниматься спортом? А всяких толстых да немощных у них не меньше нашего. Или сами не видели?

Женщина лишь вздохнула. Она всегда считала физические упражнения, а уж тем паче – физический труд уделом бедняков, и теперь впервые пожалела о прежних взглядах.

Несладко было всем, невзирая на национальность, пол и прочие отличия. Во рту царила сушь. Такая, что язык казался шершавым и распухшим, и не было даже слюны. К тому же напомнил о себе голод.

Вчера было не до еды. Жара, усталость, шок после аварии, вид убитых – слишком много факторов, которые напрочь отбивали аппетит. Зато сегодня захотелось есть.

– Так мы скоро превратимся в каннибалов, – горько пошутил Погранов.

Он как раз поравнялся с Нелюбиным и потому произнес фразу на русском.

– Не превратимся. Для этого требуется определенный уровень скотства, а мы до него скатиться попросту не успеем, – не принял шутку врач. – Жажда убьет нас намного раньше.

Отвечать журналист не стал. Все усилия уходили на перестановку ног, медленное движение куда-то вперед, и дыхания не хватало.

Позади раздался короткий вскрик, и мужчины поневоле оглянулись. Летышкина упала на песок и теперь полулежала, протягивая к уходящим руки.

– Вставайте. – Нелюбин с трудом заставил себя вернуться. – Остановка – смерть. Мы должны идти, что бы ни случилось. Единственный шанс – выйти к какому-нибудь поселку.

– Я не могу…

Но доктор помог ей подняться, чуть поддержал, а потом пошел рядом.

– Мы никуда не придем. Мы все погибнем в пустыне, – промолвила правозащитница. – Стоит ли стараться?

– Стараться стоит всегда. Думаете, остальным легче? Вон воительница вообще на себе тащит бронежилет вместе с каской.

– Лучше бы бросила, дура, – выдохнула Летышкина.

– А вдруг за утерю казенного имущества с них удерживают стоимость в десятикратном размере? – чуть улыбнулся Нелюбин. – Взбодритесь. В конце концов, с нами Египет точно пока не воюет.

На какое-то время женщина если не взбодрилась, то хотя бы взяла себя в руки и старательно шла позади всех.

Компания вообще передвигалась очень медленно, и чем дальше, тем реже и короче становились шаги.

– Мне кажется, наша мисс скоро окончательно свалится, – поведал Нелюбин Айзеку.

Тот лишь едва махнул рукой, мол, и хрен с ней. Нам-то какая разница?

– Вдруг аборигены наткнутся? Она же всех заложит, если еще будет жива, – чуть развил мысль врач.

Маклер на мгновение задержал взор на собеседнике, а затем буркнул:

– Это – к Бритни. При чем здесь я?

Между тем светило уже принялось за привычную работу, и пустыня понемногу стала превращаться в нечто раскаленное, практически неприспособленное для жизни.

– Привал!

Пассажиры повалились, как шли, и только фляга в руках Нелюбина, та самая, которая принадлежала сержанту, побудила людей сбиться в кучку.

– По маленькому глотку, – предупредил врач и, подавая пример, едва припал к драгоценному сосуду.

Остальные следили за действом жадными взглядами.