Мачилов нагло схватил его за хлястик красной куртки (на улице вовсю хлестал дождь) и пьяным голоском потребовал сигарету. Гарри резко развернулся, едва не оборвав хлястик, и совсем уж собрался заехать Мачилову по его мордюльнику, но что-то остановило создателя. Владимир Ильич Мачилов не пользовался в университете репутацией умного студента и за глаза был прозываем Мочей. Паренек этот был невысок, но крутобедр и мускулист, редкие светлые волосы не скрывали сильно оттопыренных ушей Мочи. Лицо его сияло известным ученическим любопытством и как бы говорило: "Просвети! я не совсем дурачок…". В целом же внешность Володя имел весьма смазливую, но не в том смысле, что по ней хотелось бы смазать. Мачилов часто употреблял в своей речи паразитические слова типа «Ша» и «Мля буду», что говорило о его скудном кругозоре. То, что именно он стал первым членом Гарриного Круга, было логично.

Загнав Вована к себе в комнатку и выставив бутыль "Пшеничной", Гарри как дважды два пять доказал ему, что "в наше Смутное время необходимо служить чему-то высокому, сильному". Пока водки было достаточно, Моча во всем соглашался с создателем, но ближе к концу попробовал взбрыкнуть: «Да ладна-а, ты, кончай бздеть». С помощью необычайно твердых ладоней Наркизов быстро убедил Вову в гнусности его поведения; взяв нехорошие слова обратно, Мачилов согласился Чему-нибудь служить, но только под началом создателя. «Я весь тут, весь с тобой!» – цинично признался он даже. Гарри в ответ на это заявление только расхохотался.

Вторым завербованным в Круг человеком оказался самый умный студент Филфака Роман Евгеньевич Тассов. О том, чтоб вербовать его в свой круг, создатель вначале серьёзно и не думал. Тассов имел в общаге репутацию сноба, и даже профессора не решались вступать с ним в дискуссии по руслиту 19 века, где Рома числился спецом. Тассов носил строгий костюм, небольшой животик и роговые очки, был плотно сложен и нетруслив. На первом курсе Рома имел небольшую стычку с кавказцем Гочкой по поводу изгаженного постельного белья: конфликт этот завершился полным поражением нагловатого черкеса, Тассова всерьез зауважали. С третьего курса Роман стал выступать с "нравственными проповедями", начитавшись Достоевского: его хорошо слушали охотно, хотя и не принимая всерьез. Подлинных единомышленников у Тассова не было, женщины тоже, так что до полного комфорта данный студент не дотягивал. Это обстоятельство и использовал хитроумный создатель.

Несколько проходных встреч в коридорах Юника (студенческое определение университета) закончились решительной беседой в одном из двух туалетов Факфила. На переменке, когда студенты и некоторые демократичные преподаватели стеклись в уборную покурить, Тассов завел разговор о сути "проповеди". Преподаватель истории русской литературы Кирюшин имел неосторожность сказать что-то о реакционности проповеди в царское время, и Тассов немедленно бросился на его разгром. Студенты покуривали и одобрительно посматривали на разящего иронией Тасса. Смешавшийся Кирюшин был уже готов к полной конфузии, но раздавшийся звонок отчасти спас его. Затушив сигареты до следующей перемены, стьюденты бросились к аудиториям. Тассов, гордо опиравшийся на трубу нефункционирующего унитаза, также хотел покинуть сие ристалище, но Гарри удержал туалетного Цицерона за рукав. Рома удивленно вскинул на него свои пучеглазые очи, но вопрос создателя заставил его остаться.

– А имеет ли право всякой проповедовать, али избранный токмо?!

– Ну… чтобы проповедовать, нужно быть человеком цельным!

– А вы-с? – улыбнулся Гарри, прищурившись.

– А я разорван, раздвоен!

– Разрушены что ли?

– Вот-вот, – Тассов вынул платок и обтерся.

– Чем же-с, позвольте узнать? Вихрем обстоятельств?

– Перестаньте, как вас там…

– Наркизов, да просто – Гарри!

– Эх, Наркизов… Я ведь специалист по Достоевскому.

– Неужели?! – Гарри съехидничал: весь факультет знал об этом.

– Это неважно, конечно, но…

– А мои "проповеди" слышать доводилось? – сменил тему создатель.

– Да, слышал… Скучно…

– Вот как? – обиделся Гарри. – У вас скучнее…

– Вы, извиняюсь, просто демагог, а я правды хочу, требую!

– А если ее вовсе нет?

– Возможно… – протянул Тассов, забывший про лекцию, что с ним случалось крайне редко. – Но вы-то ее тоже ищете, так?

– Кто сказал, кто сказал? – изумился создатель.

– Вы и говорите…

– Правда, она весьма проста, – пояснил Гарри. – Вы и сами знаете: когда ежедневно, ежечасно, еже… м-да! Вы сталкиваетесь со злом и ненавистью.

– Однако?

– Злом негодяев и ненавистью трусов, с завистью следящих за вашим восхождением… Когда подлецы торжествуют, а гении топчутся на месте! Люди вечно молчат, а еще лучше – злорадствуют.

– Ах, черт! – перебил его Тассов. – И вы туда же: учить и мучить, и ничего не делать…

– Я стану делать! – сказал Наркизов.

– Да-а… И что же?

– Но мне нужны, как его, союзники!

– По "мечу и оралу"? – иронично заметил Тассов.

– Ха-ха, а вы шутник! – деланно засмеялся создатель. – Только ваши шутки та же болтовня, не больше.

– Согласен, Гарри! Наша ирония – наше бессилие. Пора дело делать…

– Верю вам, Тассов! потому и зову в Круг! Там – конец болтовне, там – дело-с! – Гарри даже схватил руку Тасса.

– Как забавно вы ерс-аете! – вырвал у него руку Роман.

– К черту! Идете в Круг?

– "А знаете ли Вы, знаете ли Вы, милостивый государь, как это страшно…” – с места завелся Тассов.

– Когда некуда уж больше идти! – закончил создатель. – Верно, Рома, верно!

– Я согласен вступить! – торжественно молвил Рома.