Дом Савла оказался пуст, а Силыч пустился в бега сразу после майских праздников… Гарри Всеволодович, однако, и не думал скрываться. После сцены в доме Савла он все окончательно решил для себя. Шерстова сама нашла его и предложила пожить на заброшенной даче ее знакомых, находившейся по ту сторону озера. Знакомые укатили куда-то отдохнуть на месяц, а Шерстова присматривала за дачей и подкармливала там бродячего кота Кузьку. Гарри, понимая безвыходность ситуации, согласился.

Скоро Шерстова узнала от него все обо всем… Она долго плакала и умоляла его скрыться от властей. Но Наркизов только кривил лицо и отвечал девушке, что от Бога спасения нет, да и незачем… Как-то у них произошел странный разговор.

– Почему ж ты так поступил, Гарри? Ведь был и другой выход, разве нет… – говорила ему Шерстова.

– Конечно, был, – отвечал создатель. – Я все делал необдуманно в этой жизни,

так что и винить-то некого.

– Так почему ты пошел на это, почему ты не унял своих круговцев!

– Теперь эти «почему» просто смешны, – заметил Наркизов. – Выхода уже нет, кроме одного… Я оказался негодным пророком, вот что главное!

– Еще есть выход! Я сама, конечно, тебе совсем не указ. Но ты должен пойти в ментуру и все рассказать Виктору Ильичу Рамину.

– Почему именно Рамину, – удивился Наркизов.

– Он нормальный мужик, раньше мы соседями были, я с дочерью его дружила… – убеждала его Лена. – Подскажет, как лучше выбраться!

– Да нет, выбраться не получится, – хохотнул создатель. – Коготок увяз, тут и птичке конец.

– Перестань, я же люблю тебя! На каторгу за тобой пойду…

– О чем ты говоришь, – создатель все более раздражался. – Какая у нас в Роскомреспе каторга? Ты что же думаешь…

– Прошу тебя, сделай хотя бы раз, как тебе говорит женщина… любящая тебя женщина! – настаивала Шерстова.

– Знаешь, мне один сон часто стал сниться, – заметил создатель.

– Какой сон, о чем ты?

– Послушай! Будто я стою возле огромной красивой реки, стою на каком-то холме, все хорошо вижу… В руках у меня почему-то палка или посох какой-то… Какие-то люди копошатся внизу, что-то кричат мне, зовут: я должен к ним спуститься! Но когда я начинаю спускаться, люди исчезают – один за другим. Просто исчезают, будто и не было их. И вот я стою внизу, то ли один, то ли с кем-то вдвоем, людей нет – река совсем рядом, лес близко, но не чистой водой и промытым воздухом пахнет. Нет! Какой-то запах серный, неодолимый до отвращения со всех сторон… Я смотрю себе под ноги, а там – клокочет поток, мутный, кровавый, грязный. И в руках у меня не палка уже, а оружие: то ли меч, то ли ружье… Просыпаюсь, а видение будто замирает.

– Волнуешься ты, совесть тебя мучает, – объяснила все Шерстова.

– Ну да, совесть, конечно, – махнул рукой Гарри. – Куда нам без нее…

– Ты подумай, я сама к Рамину могу сходить. Какая-никакая, а сбавка за добровольное признание будет, – настаивала Шерстова.

– Подумаю, как же, – создатель покачал головой и ушел в домик.

Последние два дня создатель подводил итоги своей жизни и что-то писал по ночам при свете трех свечей, так как электричества на даче не было. Ласковую Шерстову он успокаивал, как мог, и советовал выйти замуж за Кобелькова, за Тууса или за кого-нибудь еще… Лена плакала и просила его, если он не послушает совета, никуда не уходить без нее. Он отказывал ей вежливо, но непреклонно. Майские дни быстро уходили, уж близился июнь, предшественник месяца великого Юлия.

В последний день своей земной жизни Наркизов с улыбкой на устах вышел вечером из домика и, попрощавшись с удивленной подругой, возившейся на огороде, медленно двинулся по направлению к озеру. Было не очень жарко, на часах примерно девять вечера. Лена хотела было пойти с ним, но он страстно попросил оставить его сегодня в покое. Шерстова послушалась, хотя жуткая тоска вдруг сжала ее сердце. Создатель был одет очень легко, даже для этого последнего дня мая – в темную майку с коротким рукавом с изображением «Тайной вечери» Леонардо и светлые холщовые брюки.

Гарри быстро миновал редкий лесок, который отделял дачный поселок от озера, и, не обращая внимания на "клейкие зеленые листочки", блестевшие со всех сторон, быстро зашагал по направлению к скале, которую он давно присмотрел. Скала нависала над Бечарой как огромный сфинкс, с нее можно было разглядеть весь этот ужасный город. Скользя подошвами легких туфель по влажным камням, Гарри забрался на самый верх и спокойно закурил, стоя на краю обрыва. Галерея странных образов пронеслась перед ним: Гамлет, Цезарь, почему– то Достоевский с худой бородою, Наполеон, Сталин и еще кто-то – громадный, в красном плаще и с огромным мечом в руке. «Кто же это?» – удивился создатель, но не смог припомнить.

Сигарета, докуренная лишь до половины, выскользнула из пальцев Наркизова и понеслась вниз, к темной воде… Сердце его бешено колотилось, он припомнил Иисуса: «Да минет меня чаша сия!» Нет, видимо, не минёт. Наркизов сел и задумался. Следовало дождаться темноты… Было уже около одиннадцати. И хотя тьма еще не покрыла землю, начавшийся дождь сделал окрестность скалы непроглядной. Возле создателя пронеслась какая-то парочка, спасаясь от небесной воды. Ему вдруг показалось, что это были они – Лассаль с Люсиль. Но он тут же отверг это нелепое и спасительное предположение.