Шрифт:
– Отзовитесь! – Ни звука в ответ. – Вы спите? Это я, Акоги.
Отикубо услышала ее тихий голос и подошла к двери.
– Ты здесь? – Голос Отикубо заглушали рыданья. – Это ужасно! За что меня так мучают?
– Я с самого утра брожу возле кладовой, но пробраться к вам нет никакой возможности. Ужасная беда! А ваша мачеха вот что говорила… – И Акоги сквозь слезы начала подробно рассказывать обо всем, что видела и слышала. Отикубо еще сильнее залилась слезами. – Молодой господин изволил прийти. Услышав о том, что случилось, он стал плакать. Как он плакал! И вот что он говорит… – рассказывала дальше Акоги.
Почувствовав глубокую жалость к своему возлюбленному, Отикубо молвила:
– Я не знаю, что со мной будет, и потому ничего не могу ответить. Насчет нашей будущей встречи скажи ему вот что:
Жизнь от меня отлетает
Здесь я еще или нет —
Я и сама не знаю.
Гаснет в сердце надежда
Снова увидеть тебя
Кладовая набита множеством вещей. Здесь так дурно пахнет, что нечем дышать. Я жестоко страдаю. Ах, зачем я еще живу на свете!.
Она плакала так, словно сердце ее разрывалось от невыразимого горя. Можно себе представить, что в это время чувствовала Акоги! Боясь, что в доме могут услышать их разговор, она наконец тихонько ушла.
Когда Митиёри передали слова Отикубо, он еще сильное опечалился и слезы полились у него ручьем. Не в силах сдержать их, он закрыл лицо концом рукава. Акоги разделяла его печаль. Пробыв некоторое время в нерешимости, Митиёри сказал:
– Пойди к ней еще раз и передай от меня:
«Дорогая моя возлюбленная! Сердце мое полно такого горя, что я могу сказать тебе только одно:
Ты мне велела сказать.
«Гаснет в сердце надежда
Снова увидеть тебя».
Как мне дожить до утра?
Жизнь моя отлетает…
Больше не думай и не говори так».
Акоги снова отправилась к кладовой, но в темноте что-то с грохотом уронила. Мачеха проснулась и встревожилась:
– Воры лезут в кладовую.
Акоги пришлось торопиться. Передав плачущей Отикубо слова Митиёри, она шепнула:
– Мне нужно скорей уходить.
– Так скажи ему от меня:
Ах, думала я: «Короткое
Счастье мне суждено!»
Твоему я сердцу не верила,
Но первым сердце мое
К вечной разлуке готовится…
Не дослушав, что еще говорила Отикубо, Акоги убежала.
– Старая госпожа проснулась и подняла крик, – сказала она. – Я больше ничего не успела услышать…
Юноша пришел в такое отчаяние, что даже думал прокрасться в дом и убить мачеху.
Наконец минула эта грустная ночь. Митиёри, взволнованный до глубины души, приказал Акоги на прощание:
– Немедленно дай мне знать, как только представится удобный случай освободить мою любимую. Ах, как она, несчастная, страдает!
Меченосец боялся, что тюнагон, верно, слышал про его участие в этой скверной истории. Ему неприятно было дольше оставаться в этом доме, и он уехал вместе с Митиёри.
«Как передать моей госпоже немного еды? – ломала себе голову Акоги. – Она, наверно, совсем ослабела от голода». Акоги завернула немного сваренного на пару риса так, чтобы сверток не бросался в глаза. Но как его передать? Долго Акоги ничего не приходило в голову. Наконец они сказала маленькому Сабуро, который часто прибегал с ней поболтать:
– Вашу старшую сестрицу заперли в темной кладовой.
Что вы об этом думаете? Неужели вам не жаль ее?
– Почему это не жаль?
– Тогда отдайте ей потихоньку это письмо от меня. Так, чтоб никто не заметил.
– Давай!
Взяв письмо и сверток с рисом, он побежал к кладовой и начал кричать во все горло:
– Отоприте эту дверь! Отоприте! Отоприте! Пустите меня туда!
Мать строго на него прикрикнула:
– Зачем тебе нужно, чтобы отперли эту дверь? Что за выдумки такие!
– Там мои сапожки. Я хочу мои сапожки, – неистово вопил Сабуро, колотя в дверь кулаками изо всех сил.
Тюнагон очень любил своего младшего сына.
– Мальчик, наверно, хочет покрасоваться в своих сапожках. Отоприте ему скорее, – велел он.
Госпожа из северных покоев строго сказала сыну:
– Я открою дверь, но только на минутку, изволь, не мешкая, достать свои сапожки.
Но расшалившийся мальчик продолжал шуметь:
– Откройте, а то дверь разобью! Наконец дверь отперли.