Она сделала два шага от моей двери, но вдруг остановилась и вопросительно на меня посмотрела, будто пытаясь что-то спросить:

— Слушай, а как… хотя нет, ничего, — она внезапно передумала и в обнимку с планшетом пошла дальше.

Я только недоумевающе посмотрел ей вслед, улыбнулся себе под нос и закрыл дверь. Усевшись на диван, я уставился на два пустых бокала перед собой, затем перевел взгляд на полупустую бутылку вина.

Сладкое вино… не люблю сладкое.

Я надеялся, что на протяжении всего нашего общения, мне удавалось сдерживать довольную маску на лице и не выдавать своего легкого отвращения к вину в процессе его поглощения. Но оно того стоило. Сложно было этого не признать, но благодаря ей, мой вечер был спасен. Давно я уже не имел возможности с кем-нибудь просто так поговорить «ни о чем», постепенно переходящим в более конкретное «кое о чем». И, честно говоря, я даже не знаю, в чем заключалась моя проблема.

На работе в Бюро если я и мог с кем поговорить, то только с Дэвидом, но вот как раз поговорить мне было с ним особо не о чем. Любой, даже самый непринужденный разговор он мог мастерски перевести на обвинение всех и вся в бездарности и неспособности правильно выполнять свои обязанности, а затем, будто желая добить меня, еще и углублялся в обсуждение испорченности современного общества. Короче, бурчал да и только.

Когда же я пытался установить дружеские отношения с кем-либо из своих подчиненных, то они сразу начинали с подозрением смотреть на меня и, судя по их реакции, начинали думать, будто я им таким образом проверку компетентности устраиваю. По крайней мере, в этом была вина Дэвида. Он хоть официально и не был начальником отдела криминальных расследований, но установленные им правила поведения действовали до сих пор и самые давние сотрудники запомнили его именно в должности руководителя, а новички сразу же сгибались пополам перед его авторитетом и устрашающей харизмой.

Но в душе Дэвид был тот еще добряк, в этом можно было не сомневаться. Он, конечно, мог кого угодно морально приставить к стенке, а потом расколотить в пух и прах, но ведь в душе-то он был добряк. Да и я был не против дисциплины в нашем отделе, проповедуемой Дэвидом. Я решал, чем мы и когда занимаемся, какие ресурсы для этого используем, с кем сотрудничаем и тому подобные вопросы, а Дэвид же никогда не ставил под сомнение мои приказы и пристально следил за их исполнением. Словом, поддерживал порядок в работе команды. Вот так вот и получалось, что сработались мы с ним идеально, а поговорить о чем-то просто так нам удавалось только в очень редкие моменты. А более я никого достаточно хорошо и не знал. Да и не было у меня времени заводить знакомства с работой семь дней в неделю. Наверно все же в этом была причина — в работе.

Сегодняшний вечер был, без шуток, глотком свежего воздуха для меня. С Кристен оказалось настолько легко общаться, что мне иногда приходилось сдерживаться, чтобы не ляпнуть чего-нибудь совсем уж неуместного, чего не говорят людям на второй день знакомства — дискомфорта я не ощущал вовсе. Думаю, на это были вполне очевидные причины. Одна из причин, конечно же, заключалась в схожести наших отцов. Мне выпал уникальный шанс встретить человека, чей отец до выхода на пенсию занимал практически такой же уникальный пост, как и мой отец, занимающий этот пост сейчас. Такое совпадение, без сомнения, давало массу общих тем для обсуждения и накладывало одинаковый отпечаток на наше с Кристен воспитание. Я, как и она, тоже не часто видел в детстве своего отца, а в последнее время даже начинал чувствовать, что сам постепенно становлюсь таким же, как он. Только, к счастью, у меня дома не было семьи, которая ждала бы меня.

Ну да, «к счастью».

Другая причина заключалась в переезде и похожей утрате. Кристен только что переехала в новый малознакомый ей мегаполис и перебралась она сюда явно не от хорошей жизни. Весь вечер она непринужденно смеялась и сверкала глазами, но это было больше похоже на защитную реакцию от долго копившейся внутри нее негативной энергии, чем на обычную жизнерадостность человека.

Она ведь пережила утрату. Каждый раз, вспоминая о своей матери, она будто превращалась в совершенно иного человека. В один момент это чуть ли не радостный беззаботный ребенок, а в другой — убитый горем старый человек. В каком-то смысле я понимал ее чувства, я тоже пережил утрату. Только у меня все было не так прозрачно и явно как у нее. Пять лет назад у меня на глазах убили родную мать, но для меня это было все равно что потерять в бою малознакомого мне солдата из своего отряда. Проще говоря, теплых чувств к своей матери я не питал и когда осознал, что ее уже нет в живых, то лишь подумал: «Ну да, теперь у меня нет матери». И ладно бы она была плохой матерью, мое отношение к ней тогда можно было бы как-то оправдать, но ведь это было не так, она была замечательной матерью и с самого детства заботилась обо мне как могла, пока отец пропадал на нескончаемых полевых операциях. Тем не менее, б ольшую часть своей сознательной жизни я к ней ничего не чувствовал, вообще ничего… впрочем, на это у меня тоже были веские причины и я не знал кого винить за это, себя или ее.

Что меня по-настоящему раздирало на части, так это то, что я в день смерти матери сделал с маленькой Альмой. Я много думал над той ситуацией и пришел к выводу, что при любом раскладе, все кончилось бы плохо, как бы я не поступил. Какое-никакое самооправдание для моего поступка, но я все равно чувствовал свою вину за произошедшее. Мне казалось, что я никогда не смогу освободиться от этого бремени и мне придется жить с этим до самого конца. Мне очень хотелось верить, что это не так.

Сидя на диване и размышляя, я услышал, как в плейлисте музыкального центра начала играть хорошо знакомая мне песня.

— Да, Тони, ты прав, наверно мне придется забрать это бремя с собой на тот свет, — грустно пробормотал я свои мысли вслух.

Ну что, мой кошмар? Увидимся с тобой на той стороне, Альма.

Это был старый деревянный одноэтажный дом, расположенный на самом севере штата Миннесота на берегу реки Миссисипи. Его построил мой дед по материнской линии еще в конце шестидесятых годов своими руками, совершенно не прибегая к помощи каких-либо сложных технологий. Только руки и стандартные рабочие инструменты вроде молотка, пилы, отверток, лопаты и собственных мозгов.