– Алекс, у нас нет данных о ДНК Тери Барбер.

Алекс нахмурился:

– Я думал, у вас есть образцы ДНК всех местных жителей.

– Только всех законопослушных местных жителей. Мы взяли образец из ее жилища, но сравнить его не с чем. На Агнес тоже ничего нет. – Кто-то отвлек Фенна. Он кивнул и снова посмотрел на нас. – Сейчас вернусь.

– Что ж, – сказал Алекс, – хоть что-то начинает проясняться.

– Проясняться? Ты о чем-то догадался?

– Не совсем. – Он понизил голос. – Но дело куда более темное, чем мы думали.

Вернулся Фенн.

– Мы также запросили поиск сведений о Криспе в архивах, – сказал он. – Только что получили результаты.

– И как?

– То же самое.

– Никаких данных?

На лице Фенна пролегли мрачные морщины.

– Ничего. Кроме того, что известно о его жизни в Вальпургисе. Кажется, будто до переезда туда его вообще не существовало. Алекс, не знаю, что происходит, но, видимо, это уходит корнями далеко в прошлое. – Его вновь кто-то отвлек. – Мне надо идти.

– Ладно.

– Послушай, не знаю что и как, но советую вам обоим быть осторожнее.

– Постараемся.

– Я разговаривал с людьми в Вальпургисе. Попробуем сделать еще один запрос на эксгумацию. Если нам удастся выяснить, кем был Крисп, возможно, мы поймем, почему он свалился с обрыва – или почему его столкнули.

В последующие несколько дней я почти не видела Алекса. Но вот наконец он появился – холодным морозным утром, вскоре после того, как я пришла в офис. Он оторвал меня от разговора с клиентом и толкнул в комнату виртуальной реальности.

– Взгляни, – сказал он.

Еще один прием.

– Примерно за шесть недель до «Поляриса». – В центре стоял улыбающийся Мендоса, который разговаривал с небольшой группой мужчин и женщин в строгих костюмах. Все держали в руках бокалы с напитками, а на стенах висели плакаты с надписью «Юшенко». – Это открытие лаборатории Юшенко.

Видимо, я выглядела озадаченной, поскольку Алекс спросил:

– Никогда о ней не слышала?

– Нет.

– Впрочем, неудивительно. Она прекратила существование семь лет спустя: у финансового менеджера закончились средства, а затем иссякли пожертвования. Но какое-то время она казалась настоящей мечтой ученого. – Он показал куда-то над моим плечом. – Вон там – Даннингер.

Мы сидели на диване посреди комнаты, а вокруг разворачивалось действие. Даннингер явно чувствовал себя неуютно в деловом костюме. Он стоял вместе с кем-то еще возле длинного стола, заставленного закусками.

Я не могла расслышать, кто и что говорит, и это уменьшало эффект присутствия. До нас доносился лишь отдаленный шум голосов, иногда одна или две фразы. Но по большей части о смысле приходилось лишь догадываться, улавливая невербальные сигналы.

Мендоса, похоже, наблюдал за Даннингером. Когда Даннингер извинился и вышел, Мендоса тоже отделился от остальных, дожидаясь, когда тот вернется, а потом отвел Даннингера в сторону и снова вышел вместе с ним в коридор. Перед тем как они скрылись за дверью, Даннингер решительно покачал головой: нет, и еще раз нет.

Они отсутствовали минут пять, а когда вернулись, Даннингер шел впереди. Вид у него был рассерженный, и разговор, судя по всему, закончился.

Даннингер и Мендоса были коллегами. Даннингер почти четыре года работал в Приюте Эпштейна и консультировался по поводу своих идей с Мендосой, работавшим в Форест-парке.

Даннингер пересек комнату, взял оставленный на столе бокал и вновь присоединился к группе своих собеседников. Из него прямо сочился гнев.

Мы с Алексом вернулись в офис.

– Что скажешь? – спросил он.

– Мелкая ссора, и только.

– Не думаешь, что за этим может стоять нечто большее? Мне показалось, что у них весьма серьезные разногласия.

– Не знаю, – ответила я. – Трудно сказать что-либо, когда ничего не слышно.

На лице Алекса сменилось несколько выражений – озадаченное, раздраженное, грустное. Затем он шумно выдохнул.

– Думаю, это последний шанс, – сказал он.

– Шанс на что?

Он взглянул на стоявший в книжном шкафу бокал с «Поляриса» на высокой ножке.

– Если ответить на этот вопрос, возможно, все остальное встанет на место.

Вечером Алекс ужинал с потенциальными поставщиками. В таких случаях он всегда переводит все звонки на меня, – в общем-то, это нормально, но у меня нет никакой возможности с ним связаться. Он полагал, что не случится ничего неотложного или такого, с чем я не разберусь сама. Эти слова можно было бы сделать девизом компании и выгравировать на бронзовой дощечке, чтобы повесить ее в офисе.

Так и случилось. Когда я уже собиралась уходить, Джейкоб сообщил, что с Алексом хочет поговорить некий джентльмен.