Поистине поразительное увечье, заслуживающее, чтобы его называть божественным!

Популярность бедного калеки росла с каждым днем, и он привык быть предметом интереса и внимания многих. Когда была хорошая погода, он выходил из дома, прыгая на одной ноге, и как бы устремлялся ввысь, в небо, что почитается обителью Бога, которому он мысленно уподоблялся, но тут же низвергался наземь — бессильное божество, которого держало в плену слабое и больное тело, внушавшее глубокую жалость.

Если его окликали, чтобы спросить о чем-нибудь, он останавливался и мог долгие часы неподвижно стоять на одной ноге, как журавль.

Его спрашивали:

— Эй, Бессмертный! Что ты делал вчера?

Он отвечал:

— Дети мои, я творю жизнь, я хочу, чтобы был свет, а потом была темнота, но вчера не существует для меня, как не существует завтра и не существует ничего, кроме сегодня.

И он так хорошо уживался с природой, словно она была созданием его воли, и любое явление в точности согласовывалось с ее проявлениями, прежде чем он мог ощутить какое-либо желание или сожаление.

Однажды красивая женщина, кокетничая, спросила его:

— Бессмертный, что вы думаете обо мне?

Он сказал ей:

— Миллион существ, подобных тебе, разного роста и со столь же различными лицами — девочки, девушки, женщины, старухи, — вы все живы, а ты — мертва. Вы смеетесь и плачете, любите и ненавидите, и ты — ничто, а вы — всё.

Однажды политический деятель захотел узнать, какой партии принадлежат его симпатии.

— Всем и ни одной, — ответил Бессмертный, — ибо они, как тьма и свет, и должны существовать вместе, чтобы ничего не изменилось.

Как-то раз ему рассказали историю Наполеона.

— Проклятый Бонапарт! — вскричал Жюстен Кушо. — Он непрерывно выигрывает битвы, терпит поражения и умирает на острове Святой Елены!

И когда некто, удивленный его высказываниями, спросил, что он думает о смерти, он ускакал от него со словами:

— Слова, слова! Как вы хотите умереть? Мы существуем — и этого достаточно! Мы, как ветер, дождь, снег, как Наполеон, Александр, море, деревья, города, реки, горы…

Весь свет и все времена были для него хорошо настроенным инструментом, которого уверенно касалась его единственная рука.

Жюстен Кушо исчез около года назад, и никто так и не узнал, что с ним сталось. Представители власти вполне резонно предположили, что он утонул, но его однорукое и одноногое тело найдено не было. Его родственники, соседи и все, кто хоть раз встречался с ним, не верят в его смерть и никогда не поверят.

Как-то в Венгрии я осматривал небольшую церковь в Сепени, и мое внимание обратили на весьма почитаемую верующими раку с мощами.

— В ней, — сообщил мне мой гид, — тело святой Адораты. Лет шестьдесят назад неподалеку отсюда нашли гробницу. Вне всяких сомнений, в ней была захоронена одна из первохристианских мучениц эпохи римского владычества, когда в окрестностях Сепени проповедовал христианство диакон Марцеллин, один из тех, кто видел, как распяли святого Петра.

По всей вероятности, святая Адората обратилась в христианство, услышав проповедь диакона, а после мученической смерти тело блаженной погребли священники-римляне. Предполагается, что Адората — это латинский перевод языческого имени мученицы, которая, как считается, не получила иного крещения, кроме крещения кровью. Действительно, у имени этого не христианское звучание, однако прекрасная сохранность тела, которое совершенно не было затронуто тлением, свидетельствует, что это одна из тех избранных дев, что поют в раю славу Господу. И вот десять лет назад святая Адората была канонизирована в Риме.

Я весьма рассеянно слушал все эти объяснения. Меня не слишком интересовала святая Адората, и я уже собрался покинуть церковь, как вдруг мое внимание привлек вздох, раздавшийся рядом со мной. Его издал элегантно одетый старичок; он стоял, опираясь на трость с набалдашником из коралла, и не отрываясь глядел на раку.

Я вышел из церкви, старичок последовал за мной. Я обернулся, чтобы взглянуть еще раз на эту старомодно-элегантную фигуру. Он мне улыбнулся. Я поклонился в ответ.

— Сударь, а вы верите всему, что рассказал вам причетник? — спросил он меня на французском, по-венгерски раскатывая «р».

— Бог мой, — отвечал я, — в религиозных вопросах я совершенно несведущ.

Он продолжал:

— Вы, сударь, приезжий, а мне давно уже хочется поведать правду обо всем этом человеку вроде вас, но при условии, что вы не расскажете ни слова из того, что услышите, никому в этой стране.

Мне стало чрезвычайно любопытно, и я дал обещание, которое он от меня требовал.