Шрифт:
Мне пришлось стиснуть зубы, чтобы выдержать еще один приступ острейшей боли. По щекам Дженни заструились слезы. Она видела, как я страдаю. Слышала, как тяжело мне даются слова. Но страх продолжал сковывать ее.
– Я не могу уйти, папочка. Тогда ты умрешь.
«Я умру, если ты сейчас же не пойдешь за подмогой!» – хотелось выкрикнуть мне, но я не мог. Дженни была на грани срыва. Любое новое проявление слабости с моей стороны добило бы ее. И тогда ее хватит только на то, чтобы бессильно склониться надо мной и наблюдать, как в моих глазах угасают последние проблески жизни, а потом чувство вины за мою гибель, которую она, несомненно, возложит целиком на себя, безжалостно растерзает ее такую хрупкую еще душу. Если я не сумею уговорить дочь покинуть меня добровольно, это слишком дорого обойдется нам обоим.
От отчаяния у меня защемило в груди. Я искал слова, чтобы придать ей уверенности в себе.
– Ты меня любишь, Джен?
– Конечно, люблю.
– Если ты меня любишь, отправляйся за помощью. Забудь обо всем остальном.
– Я тебя очень люблю, но все же…
– Забудь обо всем остальном.
– Не могу.
– Постарайся.
Голос изменил ей, и она хрипло прошептала:
– Не могу.
– Хорошо.
– Прости меня, папочка.
Чего я, собственно, ожидал? Дочери только шесть лет. А ее сначала похищают, потом подвергают ужасам плена у злых людей. Теперь ставят перед необходимостью преодолеть себя и свои страхи. Этот мир взвалил непомерное по тяжести бремя на плечи моей малышки. И пока последние силы не покинули меня, я сам должен был защищать ее от враждебного мира.
– Я тебя понимаю, Дженни. Все в порядке. Но ты должна дать мне одно обещание. Это тоже лучшее в мире обещание, как твоя загадка.
– Какое?
Прежде чем умереть, я обязан был избавить ее от чувства вины. Дать ей возможность нормально жить после похищения и всех чудовищных событий, произошедших у нее на глазах этой ночью.
– Ты должна пообещать мне никогда не думать, что ты хоть в чем-то виновата. Никогда-никогда.
– А я не виновата?
– Разумеется, нет. Просто жизнь повернулась к нам на время своей плохой стороной. Ты достаточно сильная, чтобы пережить это. Потому что ты – моя девочка. Обещаешь?
– Ладно.
– Тогда больше не думай ни о чем. Это лучшее в мире обещание. И ты его дала. Ты никогда теперь ни в чем не будешь винить себя. Сдержи слово. А когда позврослеешь, то все сама поймешь.
– Но я сильная уже сейчас?
– Да. В тебе сила твоей мамы.
У Дженни округлились глаза.
– Правда?
– Так и есть.
Покусывая нижнюю губу, она пристально посмотрела на меня, потом внутренне на что-то решилась, встала, подошла к телу Оги и пнула его в колено. Нога мертвеца лишь чуть покачнулась, но мое сердце забилось с облегчением после этой демонстрации храбрости. Дочь сумела преодолеть себя. А значит, пусть в душе и останутся шрамы, но Дженни продолжит жить. Я мог больше не беспокоиться и закрыл глаза.
– Я ударила его, папа, – сообщила она.
– Да, ты это сделала.
Меня поразила слабость собственного голоса. Похоже, силы оказались израсходованы полностью, и во второй раз за эту ночь я понял, что могу потерять сознание.
От Дженни не укрылось мое плачевное состояние.
– Папочка? Ты слышишь меня?
Я изобразил на губах подобие улыбки.
– Я побегу за помощью сейчас же, папуля.
Ответа она не получила.
– Ладно? – В ее вопросе было больше страха за меня, чем настойчивости. – Пожалуйста, ответь!
Собрав в кулак последнюю волю, я выполнил ее просьбу.
– Обязательно дождись меня! Я скоро. Обещай, что дождешься.
Я приоткрыл глаза и кивнул.
Дженни поцеловала меня в щеку и бросилась в сторону дороги.
Держать глаза открытыми долго я не смог. Никакой яд в мой организм не проник, но это и не имело значения. От гарроты и ножевого ранения я потерял очень много крови. Сомнений не оставалось: мне суждено умереть. Но я все же победил. Оги мертв. Его наследный принц мертв. Сога мертва. Убийца Миеко мертв. А это означало, что Дженни сможет жить. С такими мыслями встретить смерть казалось не так страшно.
Издалека донеслись радостные крики полицейских, взявших под контроль усадьбу. От неожиданности я открыл глаза. Прибыли сразу несколько вертолетов, наполнив округу механическим грохотом двигателей и шаря прожекторами во тьме, царившей внизу. С невероятным облегчением я позволил своим векам сомкнуться окончательно и улыбнулся. Началась операция по прочесыванию и зачистке захваченных вражеских позиций. Моя дочь быстро найдет полицейских, или они сами найдут ее. Это все, что меня сейчас волновало. Шестилетней Дженни предстояла еще долгая и полная событий жизнь. Я мог считать, что прожил тридцать два года насыщенно. Повидал мир. Успел сделать своим домом сначала Токио, потом Лос-Анджелес и, наконец, Сан-Франциско. Причем повсюду успел обзавестись верными друзьями. Любил и был любимым. Чего еще оставалось желать?
Боль ослабла, а вскоре перестала ощущаться вовсе. Меня всего словно окутало черное теплое покрывало. Все это предвещало скорый конец.
– Прости, Джен, – прошептал я в темноту ночи. – Я сделал все, что мог.
Эпилог
Позже я узнал, что восемнадцать часов метался в бреду, погруженный в горячечные галлюцинации. Причем снова и снова я видел, как моя дочь бежит ко мне с раскинутыми для объятий ручонками. Эта сцена повторялась очень часто, но никогда не надоедала. В моих видениях, вызванных сильными лекарствами, мир представал поистине идеальным. Все пережитые страхи и боль стерлись из памяти. Никто из тех, кого я любил, не погибли, не пострадали, не пережили глубочайших потрясений, а проплывали передо мной успокаивающими, умиротворяющими, внушающими оптимизм образами, и во снах я был окружен лишь радостными и улыбающимися лицами.