— Я недавно в Москву вернулся… — наконец начал Сергей и снова умолк.

— Я тоже, — сказал отец Владимир. — В августе сорок четвертого.

— Воевали? — вырвалось у Сергея.

— Строил, — коротко ответил отец Владимир, но по тону, каким было сказано это слово, и по тому, как на мгновение затуманился взор, Сергею стало ясно, что речь идет о каторге, которую большевики называют исправительно-трудовыми лагерями.

— Я ничего не строил, — на всякий случай уточнил Сергей. — Я воевал. А сейчас вот исповедоваться надумал…

— Нельзя надумать исповедоваться, — ласково-увещевающе перебил отец Владимир, — можно захотеть. Исповедь, она идет от сердца, а не от ума. С Богом часто беседуете?

— Каждый день по нескольку раз, — честно ответил Сергей и столь же честно уточнил: — Только он мне ни разу не ответил!

— Он отвечает всегда! — отец Владимир покивал головой в подтверждение своих слов. — Только мы не всегда слышим.

— А вы, батюшка, хоть раз слышали? — Сергей испытующе посмотрел священнику в глаза. — Только честно!

— Каждый день по нескольку раз слышу, — ответил отец Владимир словами Сергея. — Вот совсем недавно, как только вас увидел, то сразу же услышал: «Поговори с человеком, надо ему»…

— Это не то, — перебил Сергей. — Я вам про Бога, а вы мне про мысли. Подумали вы, что если я к храму пришел, то, значит, мне надо с батюшкой поговорить, и подошли ко мне. Какой это Бог?

— А вы как хотите? — улыбнулся в редкую бороденку отец Владимир. — Чтобы как с Моисеем? Чтобы куст огнем горел или молнии с неба падали? Так редко бывает… Вы, Сергей, прислушайтесь хорошенечко — и услышите. Отрешитесь от суетного, обратитесь мыслями к Богу и услышите.

— Я и сейчас к нему обращаюсь, — проворчал Сергей, недовольный тем, что вместо исповеди, которую он так давно ждал, случился странный разговор с поучениями.

— Сейчас вы не к нему обращаетесь, а смотрите, не идет ли кто сюда, и думаете больше о том, чтобы пистолет успеть выхватить, — все так же спокойно сказал отец Владимир. — Не волнуйтесь, пожалуйста, меня эти ваши дела не касаются. Я, как принято говорить нынче, представляю другое ведомство. Небесное…

— И не боитесь? — возбужденно спросил Сергей, самообладание которого было поколеблено последними словами священника.

— Кого мне бояться? — искренне удивился отец Владимир. — Вас? Я вижу, что вы человек неопасный. Для меня, во всяком случае. А потом, у меня есть защитник. Это вы боитесь, напряжены, как струна. Я же недаром вас в храм не повел, а на улице посидеть пригласил, чтобы вы видели, что вокруг никого нет, и успокоились.

— Вам бы, батюшка, в НКВД служить, с вашей-то проницательностью, — сказал Сергей, чувствуя себя окончательно сбитым с толку. — Может, еще что про меня скажете?

— А надо ли? — прищурился отец Владимир. — Что же касается НКВД, то мне с этой конторой не по пути. Не имею душевной склонности. Бог миловал…

— А скажите! — попросил-приказал Сергей, машинально, сам того не заметив, расстегивая обе пуговицы на пиджаке.

— Что можно сказать, когда видишь вооруженного и настороженного человека, который не похож ни на уголовника, ни на сотрудника органов? — прищур собеседника стал еще заметнее. — Вы сами, Сергей, на моем месте что бы подумали?

Отвечать было нечего, вот Сергей и не стал.

— По хорошему-то надо было бы вам подготовиться, — отец Владимир протяжно вздохнул. — Но вы ведь больше ко мне не придете. Вы же не из тех, кто два раза в одно и то же место ходит, верно?

Сергей кивнул.

— Так что придется сегодня, — развел руками батюшка. — Раз другого раза не будет…

По окончании исповеди Сергей приложился к наперсному кресту, протянутому отцом Владимиром, и прислушался к себе — отпустило ли? Увы, не отпустило, стало только немного спокойнее на душе, но этому скорее всего поспособствовали общение с батюшкой и умиротворяющая атмосфера храма.

— Я буду молиться за вас, — твердо, так что стало ясно — действительно будет, — сказал отец Владимир. — Буду просить Господа, чтобы он помог вам… Он всем помогает.

— Больше вы мне ничего не скажете?

Сергею непременно хотелось услышать что-то еще. Не какие-то общие слова, а что-то личное, в тон его переживаниям.

— Скажу, — немного подумав, ответил отец Владимир. — Россия не погибла, она была, есть и будет. И каждый русский человек решает для себя — враг он своей родине или друг. Люди совершают ошибку, отделяя власть от страны… Вы, я надеюсь, не подозреваете меня в коммунистической пропаганде?