Шрифт:
Наверное, Марфа его слышала. Ведь не пыталась искать по другим программам что-нибудь поинтереснее, пока шатенки и брюнетки размахивали пышными гривами, уговаривая зрителей купить их самую стойкую краску…
Плохо, что ему-то ничего разумного в голову не пришло.
Когда криминалисты нашли в модном ресторане рыбу-меч, на которую убийца насадил своего конкурента, Марфа выключила телевизор, погасила бра над кроватью и затихла, так и не произнеся ни слова.
Филипп еще долго и униженно сидел в темноте, ни на что уже не надеясь.
Глава 17
В конце февраля ударил мороз. Передвигались пробежками. Входы в метро испускали клубы пара, и в них по студеным утрам исчезали толпы съеженных хмурых людей. Которым недосуг заметить, как молодит Москву каждый снегопад. Зимний макияж скрывает изношенность и неприбранность города. Узоры на заиндевевших окнах – как картины на стенах. Троллейбусные и электрический провода в кристаллах льда – они как гирлянды украшают небесный потолок.
А за городом вдобавок к ослепительной белизне – умиротворяющая музыка, которую наигрывает холод. Потрескивают стволы деревьев, напоминая мелодию фагота. Редкой барабанной дробью срываются с веток крупные и маленькие охапки снега и мягко хлопаются о корочку ледяного наста. Ритмическую стройность придает лесной сонате хруст шагов человека.
Вместо зарядки Дубинин каждое утро надевал высокие валенки и белый полушубок с длинным, необрезанным мехом внутри. Теплый, не чета заграничным дубленкам. И выходил во двор, чтобы деревянной лопатой, края которой для крепости обиты жестью, выкопать широкую дорожку в сугробах, наметенных за ночь. Толчок, поддел, далеко отбросил… Намахаешься до того, что почувствуешь каждую жилку. Заработанная бодрость…
Но в сенях его встречало жалобное поскуливание. В русский сочельник Булька поскользнулся и сломал правую заднюю ногу, почти ожившую после паралича. Несколько недель приходилось брать палку, ждать, пока пес вцепится в нее здоровыми передними лапами, и только тогда вытаскивать его наружу. Но ел он хорошо… Ясными глазами виновато смотрел… Жалко беднягу. Если бы он страдал, тогда понятно: надо усыплять. А так…
– У меня такое ощущение, что кто-то сдавил мою жилу счастья и держит ее в руках… Но я не жаловаться звоню. Мне сегодня пришел имейл из… – Дубинин переложил мобильник в левую руку, а правой перелистнул страничку блокнота. – Из «Варшавского экономического вестника». Хотят интервью на разворот… Но чтобы спрашивал не их корреспондент, а русский ученый-экономист…
– Хорошо… – почему-то без всегдашнего воодушевления протянула Марфа. И замолчала.
Пришлось самому продолжить.
– Они мне список кандидатов прислали. Там есть фамилия Филиппа…
Странно, и на это она довольно сухо сказала:
– Я спрошу у него, когда вернется. Как скоро надо?
Что такое? Раньше сама предлагала услуги мужа.
Полгода назад Федор обмолвился, что питерская знакомая прислала ему реферат своей докторской. Он и не собирался никак откликаться, так Марфа попросила дать текст и через пару дней привезла довольно дельный отзыв. Оформленный по всем правилам – в двух экземплярах, заверенный печатью ее фирмы. Официальная бумага. Оставлено место для дубининской подписи. Филипп, мол, перевоплотился в свободного эксперта и написал. Он это быстро и легко делает…
– Я еще не решил, надо ли мне это интервью… – Федор никогда ни на кого не давил. Знал, что от насилия ничего хорошего не получается.
Но Марфа уже встряхнулась. Видимо, сама, без его участия переборола какую-то мифическую обиду или боль от несбывшихся ожиданий…
Через полчаса перезвонила. С согласием Филиппа.
Договорились, что вечером встретятся втроем. Где?
– Можно у меня… Или в нашем ресторанчике… – первым предложил Дубинин.
– У тебя же магнитофона нет. Лучше у нас. Только я не успею состряпать пельмени, – еще и извинилась Марфа.
– Жаль, было вкусно. Помнишь, сколько я съел? Не только за ужином, но и утром… – Балагурить понравилось, и Федор, смеясь, подначил: – Почему не успеешь? Есть же время.
– Так я же сейчас на работе… – растерянно оправдывалась Марфа.
Не понимают женщины шуток.
Довольный разговором, Дубинин вышел на крыльцо. Булька, прихрамывая, за ним. Постояли вдвоем на морозце, дыша в четыре ноздри, как вдруг пес затрясся мелкой дрожью, упал и лежит.
– Зоя! – позвал Федор в распахнутую дверь.
Жена выбежала непокрытая, в тапках на босу ногу.
Увидев распластанного Бульку, выхватила из брючного кармана трубку и, не посоветовавшись, стала нервно нажимать кнопки.
– Ты что?! – вскрикнул Федор.
– Давай усыплять. Я больше таскать его не могу. А тебя все время нет дома…
Почти права, но…
Какая спешка!
Женщины…
Сам умрет.
Федор оделся потеплее, принес из дома стул, завернул Бульку в плед и сел с ним рядом. Минут сорок помолчали, не больше. И пес оклемался. Конечно, стал еще слабее, но пошел же…