Клавэйн кивнул, вспомнив, сколь быстрым показалось возвращение на Йеллоустон.

– Вы тоже научились преодолевать инерцию?

– К сожалению, особыми успехами похвастаться не можем. Но кое-какие устройства стоят на нескольких наших кораблях. Простое уменьшение массы на восемьдесят процентов дает нам явное преимущество над силами конвенции. Полагаю, сочленители добились куда большего.

– Возможно, – нехотя признал Клавэйн.

– Тогда им уже известно о том, что это крайне опасная технология. Мистер Клавэйн, обычно квантовый вакуум – это глубокий стабильный минимум, уютная спокойная долина среди весьма разнообразной местности возможных квантовых состояний. Но как только начинают манипулировать вакуумом, охлаждать его, чтобы уменьшить ведущие к возникновению инерции флуктуации, меняется вся топология местности. Ранее стабильная долина оборачивается мешаниной опасных хребтов и провалов. И малые флуктуации могут приводить к скачкообразным фазовым переходам. Рассказать вам кое-что из жанра ужасов?

– А разве вы не этим сейчас занимаетесь?

– Мистер Клавэйн, я собрал лучших физиков-теоретиков со всего Ржавого Пояса. Я нанял всех, кто проявлял хоть малейший интерес к проблеме квантового вакуума, и внушил, что в их интересах помогать мне.

– Шантаж?

– Да что вы! Просто дружеское убеждение.

Эйч оглянулся с улыбкой, показав заостренные резцы.

– Большинство и убеждать не требовалось – у меня были инструменты и материалы, какие и не снились демархистам. Их агентурная сеть рассыпалась в клочки, они ничего не знали о личинке. Сочленители выполняли свою исследовательскую программу, но присоединиться к ней значило присоединиться к сочленителям, а это слишком уж большая цена за любопытство. Потому ученые весьма охотно перебрались в Замок Воронов.

Эйч ненадолго замолчал, а когда заговорил снова, в его голосе появились ностальгические нотки:

– Среди них был гениальный дезертир – сбежавший от демархистов ученый Полина Сухая.

– Она погибла? Ее участь оказалась хуже смерти?

– Вовсе нет. Но ей пришлось оставить работу у меня. После упомянутого тревожного происшествия она не смогла продолжать исследования. Это было выше ее сил. Я пошел ей навстречу и позаботился о том, чтобы она получила хорошую работу в Ржавом Поясе.

– Видно, случай и впрямь тревожней некуда, – равнодушно проговорил Клавэйн.

– Да, именно. Для всех нас, а в особенности для Сухой. Она участвовала во многих экспериментах. Внизу, в подвалах замка, десяток небольших групп изучал различные аспекты технологии личинок. Сухая возглавляла одну из команд. За год проявила себя великолепным исследователем. И бесстрашным, даже слишком. Это она занималась наиболее нестабильными конфигурациями вакуума.

Эйч провел Клавэйна мимо нескольких дверей, ведущих в большие темные залы, остановился у очередной. Внутрь не вошел.

– Тревожное случилось в этой комнате. С тех пор никто из ученых, работающих с вакуумом, не соглашался туда войти. Говорят, сами стены могут запечатлевать прошлое. Мистер Клавэйн, вы ощущаете неприятное предчувствие, животную инстинктивную тревогу, необъяснимое нежелание переступить этот порог?

– Вы же меня предупредили. Теперь я не могу с уверенностью определить, что именно чувствую.

– Ну, так войдите, – предложил Эйч.

Сочленитель миновал дверной проем и ступил на гладкий пол. Тот был холоден, но не холоднее прочих мест в подвале. Клавэйн выждал, пока глаза приспособятся к сумраку, различат очертания объемистого помещения. Тут и там на потолке, стенах и полу виднелись гнезда, клапаны и крепления, но отсутствовала какая-либо аппаратура или мебель. Зал был пуст и очень чист.

Клавэйн прошел вдоль стен. Не сказать, что пребывание в комнате казалось приятным, но дискомфорт – легкий страх, ощущение чужого присутствия – мог быть результатом самовнушения.

– Что же здесь случилось? – спросил он.

– Авария, затронувшая лишь эксперимент Сухой, – ответил Эйч из-за порога. – Она была ранена, но не критически, и вскоре поправилась.

– Больше в ее группе никто не пострадал?

– Сухая предпочитала работать в одиночестве. Аппаратуру немного повредило, но та отремонтировалась самостоятельно. Сухая оставалась в здравом уме и твердой памяти. Мы думали, она вернется к работе, как только придет в себя.

– И?

– Она задала странный вопрос. Не просто странный, а такой, что у нас волосы дыбом встали.

– И что же это за вопрос? – спросил Клавэйн, подходя к двери.

– Она пожелала узнать, что случилось с другим экспериментатором.

Клавэйн пожал плечами:

– Повреждение нервной системы. Ложная память. Вряд ли это так уж странно.

– Но ее «ложная память» оказалась на удивление подробной, в ней запечатлелись имя и биография. Полина утверждала, что напарника звали Ив. Ив Мерсье. Его наняли в Ржавом Поясе одновременно с нею.

– Но Ива Мерсье не существовало?

– Человек с таким или похожим именем не появлялся в Замке. Никогда. Как я уже говорил, Сухая предпочитала работать в одиночестве.

– Возможно, Сухая ощущала потребность приписать вину за свою неудачу другому, и ее подсознание создало козла отпущения.

– Мы поначалу так и посчитали. Но к чему столь отчаянная попытка снять с себя вину за пустяковый инцидент? Никто не погиб, ущерб невелик. В сущности, мы благодаря этой аварии продвинулись дальше, чем за недели кропотливой работы. Сухую винить было не за что, и она это знала.