— Не-а, — беспечно отмахнулся тот. — Темно было, да и бежал он быстро.

— Все разно милиция от тебя не отвяжется. Ты у них теперь главный свидетель.

— Не, правда? — встревожился Туров. — Так я же почти ничего не видел.

Мойщик щелкнул докуренную сигарету в урну.

— А им много и не надо. Примету какую подсказал и — порядок. И свой человек.

— Им только назови! Затаскают по судам да по до­просам.

— Опять же перышко под рёбрышко схлопотать можно, — хохотнул таксист в форменке.

— Это им раз плюнуть, — подтвердил цветастый свитер. — Вот, помню, был такой случай...

— А может, и обойдется, — раздумывал вслух мойщик. — Так что иди, Витек, информируй.

— Да пошел ты! — ругнулся вконец расстроенный Туров и направился к своей машине. — Адью, ребята, поехал план давить.

— Витек, глянь сюда! — окликнул его таксист в форменке. — Не по твою ли душу?

Туров оглянулся: приветливо помахивая рукой, к нему спешил отчаянно курносый паренек в милицейском мун­дире.

— Привет, шеф! — весело поздоровался Белухин.

— Приве-ет... — Туров изумленно разглядывал кур­санта. — Как ты меня разыскал?

— Секрет фирмы! Слушай, давай отойдем в сторонку, потолковать надо. — Они отошли к пустой скамеечке, одиноко притулившейся у ограды. — Понимаешь, Вик­тор, ты у нас пока единственный свидетель. На тебя, так сказать, вся надежда... На твой острый приметли­вый глаз.

— Да не видел я ничего, понимаешь, — с ходу завелся Туров. — Дождь хлещет, темнота... Да и когда разгля­дывать? Я в руль вцепился, чтоб машину удержать. Чуть на него не наехал. Прямо под колеса сиганул, гад!

— Ну, рост хотя бы запомнил? В чем был одет?

— Рост?.. Чуть повыше тебя. Плечистый такой. Плащ на нем был... темный. И, вроде, кепка на голове. Вот, вроде бы, и все!

— А что-нибудь еще запомнилось? — не отставал кур­сант. — Усы, борода, родинка? Какая-нибудь характер­ная примета? А?.. Вспомни, елова шишка! Позарез надо! — Он полоснул ребром ладони по горлу.

— Нет, ничего такого не видел. Извини, старина, мне пора на линию. Садись, подвезу!

9

Лихарев и Соколова обедали в ведомственной столо­вой. Юрий Глебович уже покончил с борщом и принялся за гуляш, а Майя Борисовна все еще вяло разгребала ложкой густое капустно-свекольное варево.

— Что, невкусно? — сочувственно поинтересовался Лихарев.

— Не очень. — Соколова отставила тарелку в сто­рону. — Наверно, нет аппетита.

— Тут самое важное — привычка. И не присматри­ваться особенно к тому, что в тарелке.

— А главное — не принюхиваться, — рассмеялась Майя Борисовна.

— Ты уж совсем захаяла нашу забегаловку. А по-моему, вполне съедобно. Конечно, не сравнить с твоими домашними обедами, но...

— Ага, вспомнил-таки!

— А я и не забывал, — тихо ответил Лихарев.

Компот пили молча, избегая смотреть друг на друга. — Ты к себе, в прокуратуру? — Лихарев держал плащ Майи в руках. — Да. Проводи меня немного. Прохладный ветерок гнал по тротуару дырявые желтые листья. Соколова зябко поежилась. — Юра, ты был в морге, беседовал с судмедэкспер­том. Есть что-нибудь новое? Лихарев замедлил шаг, подравниваясь к походке Майи.

— Подтвердились первоначальные выводы. Кровь, найденная на скамье, соответствует группе крови по­терпевшей. На голове — три серьезные раны, сконча­лась от кровоизлияния в мозг.

— Кто она, мы так и не знаем. Были бы хоть ка­кие-нибудь наметки. Ну, например, профессия.

Лихарев помолчал, обдумывая ответ.

— Вопрос непростой. Обычно больше всего сведений дают руки. Писчий мозоль указывает на конторского служащего или журналиста, мелкие порезы и следы ожогов — на повара. Следы металлических опилок — слесарь, каменного угля — кочегар. И так далее. В дан­ном случае — ничего определенного, никаких явных признаков. Руки нежные, мягкие, ухоженные, маникюр

по­стоянный, все время обновляющийся...

— Значит, кем работала потерпевшая, ты сказать не можешь? Жаль. Это помогло бы нам сузить круг по­иска.

— Я и сам ломаю голову. Постоянный маникюр, ухо­женные руки. Возможно, вообще нигде не работала. До­машняя хозяйка.

— Ну-ну, не так презрительно, — улыбнулась Майя Борисовна. — Социологи считают, что домашний труд по интенсивности сравним с шахтерским.

— Обручальное кольцо у потерпевшей — на левой руке. Значит, разведенная или вдова — забот домаш­них вдвое меньше. Если не втрое.