— Я привык одевать царственных особ, не слуг, — воскликнул портной, вздымая руки к небесам и тряся вторым подбородком. — И я, что, должен создать костюм из воздуха? Почему никому не пришло в голову попросить графа вернуть наряд? Клянусь святым Михаилом, меня окружают болваны.

Продолжая бормотать, он вырвал у меня крест и митру, а потом принялся шарить в грудах с одеждой, сложенных на столе в задней части шатра. Я с интересом наблюдал за ним, пораженный обилием тканей в таком небольшом помещении.

На натянутых между стойками шатра прочных веревках висели отороченные мехом бархатные накидки, шелковые жакеты с разрезами, разноцветные рейтузы и просторные шерстяные халаты. Да, нарядов здесь было столько, что можно было одеть всех обитателей замка! Однако все они были черного или белого цвета либо того и другого. От повторяющегося перехода от темного к светлому стены, казалось, пульсировали, и мне пришлось, чтобы не закружилась голова, на мгновение зажмурить глаза.

— Вот.

Услышав раздраженный голос портного, я открыл глаза и увидел, что он сует мне целый ворох белоснежных нарядов. Мне удалось схватить их прежде, чем они упали на зеленые шерстяные коврики, постеленные на полу в шатре.

Пухлое лицо Луиджи искривилось в презрительной улыбке, когда он увидел, как я пошатнулся под непривычной тяжестью.

— Твоему хозяину повезло, что у меня осталась кое-какая одежда, в которую можно нарядить еще одного белого епископа. Быстро снимай жакет и надевай костюм; мне еще надо кое-что подправить.

— Нет!

От моего неистового крика его густые черные брови на мгновение скрылись под сальной, закрывшей лоб челкой. Покраснев, я тут же поправился:

— Я хочу сказать, синьор Луиджи, что предпочту надеть наряд епископа поверх жакета.

— Дело твое, — хмуро ответил он, — только не жалуйся потом на меня, если тебе после часового пребывания на солнце станет плохо. Быстро одевайся, пока твой синьор Леонардо не стал гадать, что же тебя тут задержало.

С помощью главного придворного портного я быстро натянул на себя несколько жилетов и набросил несколько накидок, составлявших наряд белого епископа. К тому времени, когда он водрузил на мою голову высокую митру и вручил обратно крест, я начал испытывать чувство уважения к священникам и царственным особам, которым приходится носить столь тяжелое одеяние.

Отступив назад, Луиджи окинул меня оценивающим взглядом и неодобрительно поджал мясистые губы.

— Твой хозяин должен быть благодарен за то, что я так талантлив и могу даже простому подмастерью придать приличный вид. Взгляни на себя.

Он указал на полированное медное зеркало, висевшее рядом с входом в шатер. Я посмотрел на свое отражение, и у меня перехватило дух при виде глядящего на меня незнакомца. Портной был прав. В таком изящном наряде меня можно было принять за аристократа. Да, в этом одеянии я мог бы легко сойти за священнослужителя. Кроме того, сейчас еще очевидней стало некоторое сходство между графом Феррара и мной. На расстоянии вряд ли кто заменит Подмену одного епископа другим.

— Огромное спасибо, синьор Луиджи, — сказал я. — Уверен, что учитель признателен за оказанную ему услугу.

Портной в ответ фыркнул и повернулся ко мне спиной, занявшись для вида приведением в порядок аккуратно висящих нарядов. Оставив его среди многочисленных черных и белых нарядов, я поспешно вышел из шатра и направился в сторону поля.

Когда я занял свое место на ферзевом фланге среди белых фигур, послышались одобрительные хлопки. Трое жонглеров, подбрасывавших пылающие факелы, вдруг собрали их и, оставляя за собой шлейф дыма и огня, торопливо покинули поле. Я посмотрел туда, где сидел распорядитель игры. Подле него стоял Леонардо, который, едва заметно кивнув мне, указал на придворных музыкантов. Прозвучали фанфары, и, когда встал распорядитель, вновь раздались рукоплескания, на сей раз сильней.

Призывая всех к тишине, он поднял руки и произнес:

— Ходят черные.

Игра продолжилась в том же неторопливом темпе, что и прежде, причем каждый ход превращался в небольшой спектакль, особенно когда одна фигура брала другую. Охватившее меня сначала волнение пошло на убыль, когда я понял, что никто на поле не обращает на меня внимания. Мы находились довольно далеко друг от друга, и, если бы кому-то захотелось поговорить со мной, ему бы из-за криков зрителей и время от времени раздающегося рева труб было бы затруднительно сделать это. Некоторые игроки, казалось, устали и чувствовали себя неуютно, стоя под пристальными взглядами на отведенных им клетках в чужой одежде.

Я удовлетворенно улыбнулся про себя, когда мне открылась простая истина. Привилегии знати уравновешиваются их обязанностями… в данном случае исполнением прихоти герцога, пожелавшего, чтобы они сыграли роль живых шахматных фигур. Полагаю, что никто из придворных не посмел оскорбить Моро отказом, когда тот предложил им принять участие в партии. Пожалуй, быть учеником не так уж и плохо.

Вскоре, однако, я, как и остальные, тоже начал испытывать утомление. Изображаемой мною фигурой еще ни разу не пошли, и мне, стоя на предназначенной для меня клетке, не оставалось ничего другого, как незаметно переминаться с ноги на ногу. И, как бы мне ни хотелось этого признавать, зловредный Луиджи был прав, советуя мне не надевать жакет под епископское облачение. На открытом игровом поле солнце палило гораздо сильней, чем в саду, и поэтому я все больше и больше изнемогал под тяжелым одеянием.