Майлз глотнул еще кофе.

– Я не собираюсь читать тебе наставления, Джим. Жизнь - не такая уж черно-белая штука, это я понимаю. Как ты думаешь, отчего я согласился занять эту должность?

– Откуда я знаю? Ради открытого счета в банке?

– Я считал, что смогу что-то изменить. Конфедерация загнивает сильнее, чем когда бы то ни было. Было время, когда я действительно мог что-то сделать для людей. Но это время миновало. Здесь больше ничего не выйдет. Все схвачено. Может быть, где-то еще будет иначе. Я давно уже подумываю отправиться на Мар-Сару.

– На Мар-Сару?
– расхохотался Джим.
– Ну, я к тебе в отпуск не приеду! Эта планета - адское место!

Майлз хмыкнул.

– Может, и так. Но я туда не ради климата еду. Там славные люди, Джим. Люди, которые пытаются достойно зарабатывать и вести достойную жизнь. Мне предложили возможность сделаться судьей.

Он смотрел куда-то вдаль, но внезапно его взгляд сфокусировался на Джиме.

– Если я все-таки уеду… может, поедешь со мной?

– Чего? Нет уж, спасибочки! У меня найдутся дела получше.

– Да уж, конечно!
– ответил Майлз тоном, исполненным сарказма.
– Ну, на случай, если вдруг передумаешь, помни, что предложение остается в силе.

– Нет, не передумаю. Но все равно… спасибо.

– Для Рейноров я готов на все. Ты же знаешь… - Майлз прокашлялся.
– Ладно. Поехали к твоей маме.

Джим долго стоял у входа в дом, где прошло его детство. Дом остался точно таким же, каким он его помнил. Большая часть помещений находилась под землей, ради защиты от снега, песка и годовых колебаний температуры. Крыша представляла собой купол, затянутый полупрозрачной мембраной, которая на протяжении дня аккумулировала тепло, передавая его солнечным батареям, питающим ферму электричеством. По ночам мембрана раздвигалась. Джим тогда любил лежать в шезлонге на веранде и смотреть на звезды, гадая, что там.

Теперь, успев побывать там, на звездах, он бы многое отдал, чтобы вновь сделаться этим мальчиком, который днем много работал, ночами смотрел на звезды и засыпал крепким сном утомленной невинности.

Он сглотнул, прогоняя непрошеный комок в горле. Ему потребовалось нешуточное усилие, чтобы начать спускаться по пандусу. Джим привычно скинул башмаки на пороге, чтобы не наследить в доме. И в одних носках медленно пошел через гостиную, с ее старинной мебелью и размеренно тикающим хронометром, в кухню, бывшую сердцем дома.

Мать была здесь, как он и думал. Когда Джим вошел, она стояла к нему спиной. Он окинул взглядом всю кухню: деревянный стол и стулья, узкие, тщательно выскобленные кухонные столы. Мать деловито готовила себе ужин. Она больше не жарила мужу, с утра до вечера работающему в поле, и вечно голодному сыну-подростку здоровенных кусков мяса, купленных у соседа-скотовода, с картошкой и хлебом домашней выпечки. Немного овощей на салат - вот и все, что ей надо. Она готовила стоя, но держала под рукой трость и делала все очень медленно. Она медленно крошила ярко-желтые коренья фары и круглые фиолетовые плоды сура. На столе стояла коробка с надписью «Продукты от «Помощи фермерам».

Внезапно она напряглась и застыла. Джим только теперь обнаружил, как сильно она ссутулилась.

– Джим, - сказала она. Это был не вопрос.

– Привет, мам, - сказал Джим севшим голосом.

По-прежнему стоя к нему спиной, Кэрол Рейнор аккуратно положила нож, трясущейся рукой нащупала трость и наконец, обернулась, чтобы встретить своего единственного сына.

Джим знал, что мать больна. Знал, что жить ей осталось недолго. Но все равно это не подготовило его к тому, во что всего несколько лет и тяжелая болезнь способны превратить прежде крепкую и жизнерадостную женщину. Некогда черные как смоль волосы сделались абсолютно белыми и сильно поредели, как будто выпадали целыми прядями. Зеленые глаза запали и потускнели, еле заметные морщинки превратились в глубокие складки. Щеки ввалились. Джим осознал, что она сильно похудела. Но сейчас в ней сильнее всего бросалась в глаза неподдельная, искренняя радость.

Взгляд Джима затуманился от слез. Он наугад сделал еще три шага, подхватил ее, такую маленькую и хрупкую, и крепко обнял.

Двадцать минут спустя он сидел в гостиной, приготовив чай со льдом себе и матери. Оба стакана стояли нетронутыми. Кэрол Рейнор полулежала на диване, словно не в силах самостоятельно выдерживать свой небольшой вес. Она выглядела так, словно ее вот-вот ветром сдует. В руках и запястьях каждая косточка видна была насквозь.

– Он оставался с нами еще полтора дня, а потом скончался от увечий, - рассказывала она ему об отце. Джим узнал все это через Майлза сразу после смерти отца. Старенький робокомбайн вышел из строя и застрял посреди поля. Трэйс Рейнор пытался его починить, когда машина внезапно ожила и поехала прямо на него…

– Доктора пытались накачать его всякими обезболивающими, но он и слышать ничего не желал. «Залечите травмы, да и все, - говорит.
– А там уж, сколько протяну, столько и протяну».

Джим поморщился и бережно взял костлявую руку. Это было все равно что держать хрупкую фарфоровую статуэтку.

– Так значит, он все это время страдал?

– Это был его выбор, Джим, - тихо ответила Кэрол.
– Все мы понимали, что он не выживет. Он просто хотел… быть в своем уме последние несколько часов своей жизни.