– А счастливый мужчина?

– Счастливый мужчина – это мужчина, которому завидует любовница в том, что у него есть красивый, молодой любовник, хе-хе!

– Вы социальный урод! – сказала я.

– Социальный урод – это человек, который не смывает за собой в общественном туалете, – сказал Доктор.

Я со всей силы захлопнула дверь.

Все процедуры Суррогатного отцовства повторились, и через некоторое время я забеременела. Я переживала сильнее, чем в первый раз, поэтому приняла несколько капель успокоительного.

7

– Мама, скорее иди ко мне. Сейчас уже начнется! – произнес детский голос.

Я находилась в каком-то древнем, каменном амфитеатре. В центре сидений стояла Аллекта в том же наряде первоклассницы, и, махая руками, звала меня:

– Мама, мама! Я здесь! Я нашла нам лучшие места.

Я сразу вспомнила ее, и села рядом. Аллекта крепко обняла меня и сказала:

– Я рада снова тебя видеть, мама.

– Где мы находимся?

– В амфитеатре юного актера. Дети будут выступать. «Немая пьеса» по Чехову.

– Я не знаю этой пьесы.

– Ее никто не знает. Когда Антон Павлович ее придумал, она навела на него такую жуть, что он ни одного диалога не написал для нее. Это верх гения пьесы – когда происходящее на сцене понятно без слов.

В нашу сторону шел мужчина сорока лет. Он сел перед Аллектой, загородив ей обзор. Мужчина положил на лавочку пачку чипсов и поставил большое ведро попкорна. Я удивилась, ведь кроме нас троих в амфитеатре никого не было. Мужчина мог сесть на любое место, но почему-то выбрал именно это.

Аллекта похлопала его по плечу и сказала:

– Извините, вы бы не могли пересесть, а то мне за вами ничего не видно.

– Сама пересядь, – не оборачиваясь, сказал он.

Аллекта посмотрела на меня, но я ничего не возразила. Тогда Аллекта сильнее похлопала мужчину по плечу:

– Извините, а вы все это есть собираетесь?

Он ничего не ответил, а достал телефон и начал громко разговаривать. Аллекта выхватила телефон и швырнула в сторону сцены. Мужчина повернулся ко мне:

– Мамаша, вы как своего ублюдка воспитываете?! Пусть идет, ищет телефон, иначе, вы за нее будете отвечать!

Мужчина отвернулся и сказал:

– Ну, я жду!

Аллекта посмотрела на меня, но я снова никак не отреагировала. Тогда Аллекта сказала:

– С детства меня учили уважать старших, но я быстро поняла, что старших не учат уважать младших.

Светлые волосы Аллекты начали медленно от корней к кончикам чернеть. Затем Аллекта достала из школьного ранца колючую проволоку, накинула мужчине на шею и притянула к своим коленям. Он начал стонать, махать руками, брыкаться, но Аллекта обладала не детской силой. Мужчина посмотрел на меня с надеждой и из испуганных глаз потекли слезы. Я схватила Аллекту за руки и закричала:

– Отпусти его, прошу! Неужели из-за хамства ты готова убить?

– Я не готова убить. Я хочу убить. И да, хамство нужно пресекать на корню.

– Оставь ему жизнь!

– Жизнь есть зло! Разве ты еще не поняла?

– Нет, не поняла и не хочу понимать! – крикнула я.

– Так пойми же, наконец, что жизнь не стоит того чтобы жить! – сказала Аллекта и сильнее стянула проволоку.

У мужчины побагровело лицо, глаза начали выкатываться – это напомнило сцену из американского фильма про Марс, но название я не помню.

– Кто родился – тот умрет. Сроки разные – исход один! – сказала Аллекта и еще сильнее стянула проволоку.

Мужчина перестал сопротивляться. Аллекта столкнула с колен мертвое тело и посмотрела на меня. Я плакала, но не на взрыд, а лишь потихоньку слезы стекали к губам. Аллекта сказала:

– Не умершего человека тебе нужно оплакивать, а рожденного для борьбы с жизнью.

– Он умер? – спросила я.

– Умер. Если кто-то умирает, значит, это кому-то нужно.

Аллекта помолчала немного и добавила:

– А чтобы тебе стало легче, запомни: каждый заслуживает смерти, даже если нам кажется, что это не так.

Мы сидели молча, ни о чем не думая. Сновидения – это мысли, а разве можно мыслить в мыслях?

В амфитеатре стало темно. Видно только ночное небо с миллиардами звезд, но без луны. На сцене появился красный занавес. Несколько прожекторов блеклым светом освещают его. Тихо где-то заиграли трубачи.

– Начинается, – сказала Аллекта.

Я посмотрела на нее, потом на сцену. Падает занавес. Раздаются громкие аплодисменты. Я оглянулась вокруг, но никого не увидела. В зале мы вдвоем, но казалось, что он наполнен битком. На сцену выходит маленький рыцарь в черных доспехах. У него нет глаз, а только черные впадины. От его вида мне стало дурно. Рыцарь: