Самые первые воспитатели – мать и отец. Самые первые и самые главные. Но, если вдуматься, часто ли в прошлом родители осознавали себя воспитателями? У них не было досуга, чтобы отдавать его воспитанию детей. Все время у них отнимала работа. Первое, что их беспокоило, – накормить детей. Чтобы они не пропали с голоду. А воспитать – это не так насущно, этим можно пренебречь. Родители, прежде всего, готовили себе помощников. И смену. Как бы попутно, в ходе работы. В повседневной жизни. Разумеется, не обходилось и без того, чтобы передавать чадам свои жизненные принципы. Свое, так сказать, мировоззрение. И свою нравственность. Это происходило не в отведенное для того время и место, а между делом. И не словом, не наставлением, не нотацией, а примером. Тем более что родители и дети всегда были вместе, рядом, на глазах друг у друга. А результат… Главное, на что могли рассчитывать родители и на что они рассчитывали, – повторить себя в детях. И поддержать их до первых самостоятельных шагов. На первом месте была работа.

Как ни странно, так остается и до сих пор. Да, с некоторых пор появились учебные заведения и воспитатели-профессионалы, но само воспитание не вышло на первый план. И в наши дни государство явственно не осознало, что ничего «первее» воспитания у него нет. Почему-то ему, то есть всем нам, никак не дается убеждение, что воспитание людей – это серьезно, серьезнее всего другого. О чем думает государство? Об экономике. Все то же накормить, одеть-обуть, дать кров… Даже и думать нечего, чтобы поставить воспитание первым пунктом бюджета – это же настоящий переворот в умах. Уже пропали и страхи перед голодом, на их месте – страхи перед ожирением, а воспитание все там же, в конце списка. Более того, оно и упоминается все реже. У образования какие-то резоны еще остались, а у воспитания защитников все меньше. И множатся, множатся, множатся человеческие пороки – первые виновники наших проблем в экономике, экологии, культуре, образовании, во всем.

Антон Макаренко: «Совсем другое дело – перевоспитание. Перевоспитание требует и больше сил, и больше знаний, и большего терпения».

Тем и занимаемся – перевоспитываем всех поголовно и без особого успеха. И нет конца всем этим переделкам, переломкам, пере-плавкам и перековкам…

Януш Корчак: «Реформировать мир – это значит реформировать воспитание».

Антон Макаренко: «Имейте только в виду, товарищи, что я работник практического фронта».

Может быть, Макаренко не ценил теорию педагогики? Не имел к ней склонности или даже способностей?

Наоборот, он хотел создать и создавал теорию педагогики, но остерегал себя от увлечения теорией, от глубокого ухода в нее. Теория, как незнакомый лес, в ней можно потеряться. И чтобы не блуждать в словесных дебрях теории, надо то и дело сверяться с практикой. Так он и поступал: от практики уходил в теорию, а из теории возвращался к практике. Теория, оставшись наедине с собой, теряет способность ориентироваться, учитывать все обстоятельства, а практика, лишенная теоретического анализа и обобщения, превращается в частный случай, в единичный акт.

Заседание Совета командиров коммуны им. Дзержинского

У Макаренко был еще один мотив предпочитать практику. Как и вся страна, он заразился нетерпением перемен. Не в теорию он спешил внедриться, а в жизнь. Чтобы, не откладывая ничего на завтра, «своими руками» переделывать ее, перестраивать на новый лад. Он добивался, чтобы перемены в педагогике не отставали от перемен в строительстве новой жизни. Он мечтал, чтобы педагогика объявила о своем присутствии везде – и там, где она вроде бы неуместна. Чтобы к педагогике подходить как к производству, чтобы «смотреть на воспитателя как на рабочего», чтобы педагогика имела свои изобретения, свое «опытничество», чтобы лучших воспитателей возводили в стахановцы, чтобы, наконец, советская педагогика стояла в прямом отношении к революции, к пятилетке, к индустрии. Макаренко был против того, чтобы педагогика копошилась в своем собственном узком кругу, он хотел отучить ее от скромности стоять в сторонке, стремился вывести ее на первые роли, включить в самые актуальные проблемы дня, расширить «до масштабов страны».

Теперь, конечно, можно и так, и сяк оценивать и переоценивать эту страсть Антона Макаренко. Да, она была, искренняя увлеченность новыми надеждами, но не может искренняя увлеченность характеризовать педагога и человека вообще иначе, чем положительно.

Еще одна особенность Антона Макаренко – как отпечаток времени.

Кстати, о времени. На долю Макаренко и всей страны выпало одно счастливое десятилетие – годы, когда уже отошли, отодвинулись кровь и разруха гражданской войны, а еще не вошли в силу сталинские репрессии. Народ России впервые в мире поверил в то, что в стране власть – без обмана новая и без обмана народная. Что теперь все будет не так, как было, что позади – все темное, а впереди – все светлое. А если что-то «не так», то – ерунда, издержки новизны. Еще – никаких сомнений. Да, впереди много трудностей, но они не страшны, они как бы даже в радость – в радость померяться силами с трудностями проклятого прошлого. И преодолеть их.

Этот всплеск социального оптимизма и энтузиазма не мог не коснуться и Антона Макаренко. В этом смысле он был сыном своего времени. И чтобы понять Макаренко, надо иметь в виду это счастливое десятилетие, без которого не было бы и его самого. Его питала (воспитала) новая жизнь, она ему и подсказала, что искать советскую педагогику надо «в горьковском русле оптимистического реализма». Не случайно и то, что одну из своих пьес Макаренко назвал «Мажор».

Колония им. Горького. Сигналисты

В походе. Караул у знамени колонии им. Горького

Может показаться странным, что Антон Семенович предупреждал, что надо делать ставку на «среднего воспитателя». Что воспитатели – обыкновенные люди, которые допускают много ошибок и в воспитании собственных детей. Макаренко не понимал Н. Иорданского, который утверждал, что «педагогическая работа – подвиг». Нет, – возражал Антон Семенович, – никакой не подвиг, а обычная работа. В письме Т. Турчаниновой он признавался: «Я не смотрю на педагогику как на искусство. Не смотрю!» Антон Семенович имел претензии к такому сочетанию слов, как «любимый учитель».