Шрифт:
– Вы?
– Да, я и все, кто здесь со мной. Кой черт! Мы вчера переведались с австрияками и видели, какие у них лядунки.
– А вот и доказательства: одна из них у меня, – сообщил Питу.
– Ну как, освободим его отца? – крикнул народу Бийо.
– Да! Да! Освободим! – взревела толпа.
Себастьен покачал головой.
– Мой отец в Бастилии, – печально промолвил он.
– И что из того? – спросил Бийо.
– Бастилию не взять, – ответил мальчик.
– А если ты так думаешь, что же ты собирался делать?
– Я хотел пойти на площадь. Там начнется сражение, и, быть может, отец увидит меня сквозь решетку.
– Это невозможно.
– Невозможно? Но почему? Однажды мы всем коллежем были там на прогулке, и я видел в окне голову узника. Если бы я увидел отца, как того узника, я узнал бы его и крикнул: «Будь спокоен отец, я люблю тебя!»
– А если гарнизон Бастилии застрелит тебя?
– Что ж, я буду убит на глазах отца.
– Тысяча чертей! Ты недобрый мальчик, Себастьен, раз хочешь, чтобы тебя убили на глазах отца! Да он же умрет от горя в тюрьме. Он так любит тебя, и, кроме тебя, у него нет никого. Нет, Жильбер, у тебя определенно злое сердце.
И фермер оттолкнул мальчика.
– Да, да, злое сердце, – взревел Питу, заливаясь слезами.
Себастьен не ответил ни слова.
И пока он в угрюмом молчании размышлял, Бийо с восхищением смотрел на его перламутрово-белое лицо, горящие глаза и изысканный, иронический рот, орлиный нос, волевой подбородок, свидетельствующие и о благородстве души, и о благородстве крови.
– Так ты говоришь, твой отец в Бастилии? – прервал молчание Бийо.
– Да.
– За что?
– За то, что отец – друг Лафайета и Вашингтона, за то, что он шпагой сражался за свободу Америки, а пером за свободу Франции, за то, что в обеих частях света известна его ненависть к тирании, за то, что он проклинал Бастилию, где страдают другие… За это его схватили.
– Когда?
– Шесть дней назад.
– И где его арестовали?
– В Гавре, куда он приплыл.
– А как ты об этом узнал?
– Я получил от него письмо.
– Из Гавра?
– Да.
– Значит, оно отправлено из Гавра, где его арестовали?
– Нет, из Лильбонна.
– Слушай, мальчик, не надо на меня дуться, лучше подробно расскажи все, что тебе известно. Клянусь тебе, либо я буду убит на площади Бастилии, либо ты снова увидишь отца.
Себастьен взглянул на фермера и, видя, что тот говорит от всего сердца, смягчился.
– В Лильбонне, – сообщил он, – отцу удалось написать карандашом на книге несколько строчек:
«Себастьен, меня арестовали и препровождают в Бастилию. Терпение. Надейся и трудись.
Лильбонн, 7 июля 1789.P. S. Меня арестовали за любовь к свободе.
В Париже в коллеже Людовика Великого у меня сын. Во имя человеколюбия прошу того, кто найдет эту книгу, доставить ее моему сыну. Его зовут Себастьен Жильбер».
– И что было дальше? – спросил взволнованный Бийо.
– В книгу он вложил золотой, обвязал ее шпагатом и выбросил в окно.
– И дальше?
– Ее нашел лильбоннский священник. Среди прихожан он выбрал храброго молодого человека и сказал ему: «Оставь двенадцать ливров своей семье, у которой нет хлеба, а двенадцать возьми на дорогу и отвези эту книгу в Париж несчастному ребенку, у которого отняли отца за то, что тот чрезмерно сильно любит народ».
Вчера в полдень этот молодой человек пришел ко мне и передал отцовскую книгу. Так я узнал, что отец арестован.
– Ну что ж, это немножко примиряет меня с попами, – бросил Бийо. – Жаль, они не все такие. А где этот отважный молодой человек?
– Вчера вечером он отправился обратно. Он надеется привезти семье еще пять ливров из тех двенадцати, что он получил на дорогу.
– Прекрасно! Прекрасно! – бормотал Бийо, прослезившись от радости. – О народ, сколько в нем доброты! Помни об этом, Жильбер.
– Теперь вы все знаете.
– Да.
– Вы пообещали мне, что, если я вам все расскажу, вы вернете мне отца. Я рассказал, теперь вспомните про свое обещание.