Шрифт:
Третье сословие роптало.
В прежних собраниях третье сословие обращалось к королю с приветственной речью, стоя на коленях.
Но теперь не было способа заставить председателя депутации третьего сословия преклонить колена.
Поэтому решили, что приветственная речь от третьего сословия не будет произнесена.
На заседании 5 мая король надел шляпу.
Депутаты от дворянства тоже надели шляпы.
Третье сословие собралось последовать их примеру, но король тут же обнажил голову: он предпочел держать шляпу в руке, нежели видеть представителей третьего сословия в шляпах.
В среду 10 июня Сьейес пришел в собрание. Он увидел одних только депутатов от третьего сословия.
Духовенство и дворянство собрались в других местах.
– Разрубим узел, – сказал Сьейес. – Пора.
И он предложил потребовать от духовенства и дворянства ровно через час явиться на заседание.
– Все неявившиеся будут сочтены отсутствующими.
Версаль окружали немецкие и швейцарские полки. Батарея пушек была наведена на собрание.
Но Сьейес ничего этого не видел. Он видел только голодающий народ.
– Но ведь одно третье сословие, – возражали ему, – не может составить Генеральные Штаты.
– Тем лучше, – ответил Сьейес, – мы сформируем Национальное собрание.
Отсутствующие не явились, предложение Сьейеса было принято: большинством в четыреста голосов третье сословие объявило себя Национальным собранием.
19 июня король отдал приказание закрыть зал, где заседает Национальное собрание.
Но чтобы осуществить подобный государственный переворот, королю требовался предлог.
Зал был закрыт якобы затем, чтобы приготовить его к заседанию в присутствии короля, которое было назначено на следующий понедельник.
20 июня в семь утра председатель Национального собрания узнал, что в этот день заседания не будет.
В восемь утра он появился у дверей зала в сопровождении многочисленных депутатов.
Двери были заперты, их караулили часовые.
Шел дождь.
Депутаты хотели взломать двери.
Но у часовых был приказ, и они скрестили штыки.
Кто-то предложил устроить заседание на плацу.
Кто-то – в Марли.
Гильотен [110] предложил Зал для игры в мяч.
Гильотен!
Странно, что это был именно Гильотен, чья фамилия, немножко переиначенная, стала так знаменита четыре года спустя.
Нет, право, странно, что как раз Гильотен предложил Зал для игры в мяч!
Зал для игры в мяч – пустой, заброшенный, открытый всем ветрам…
Он стал яслями сестры Иисуса Христа! Стал колыбелью Революции!
Только Христос был сыном непорочной девы.
110
Гильотен, Жозеф Иньяк (1738–1814) – французский врач, предложил орудие для обезглавливания осужденных на казнь, названное по его имени гильотиной.
Революция была дочь изнасилованной нации.
На эту величественную демонстрацию король ответил монаршим «вето».
К бунтовщикам был послан г-н де Дрё-Брезе [111] с повелением разойтись.
– Мы здесь по воле народа, – ответил Мирабо [112] , – и уйдем отсюда, только если нам в животы упрутся штыками.
Именно так, а вовсе не как принято цитировать: «…только уступая силе штыков». Почему-то всегда за великим человеком стоит ничтожный учитель риторики, который под предлогом исправления ошибок и улучшения портит чужие слова.
111
Дрё-Брезе, Анри Эврар, маркиз де (1762–1829) – обер-церемониймейстер при дворе Людовика XVI.
112
Мирабо, Оноре Габриель Рикети, граф де (1749–1791) – один из ведущих деятелей начального периода Французской революции, депутат от третьего сословия, был сторонником конституционной монархии.
Зачем такой учителишка риторики стоял за Мирабо в Зале для игры в мяч?
За Камброном [113] в битве при Ватерлоо?
Ответ был передан королю.
Людовик XVI некоторое время прохаживался со скучающим видом и наконец спросил:
– Значит, они не желают расходиться?
– Нет, государь.
– Ладно, пусть остаются.
Как видно, монархия уже склонялась под рукой народа и склонялась низко.
С 23 июня по 12 июля все выглядело достаточно спокойно, но это было тяжелое, удушливое спокойствие перед грозой.
113
Камброн, Пьер Жак Этьен (1770–1842) – французский генерал, участник наполеоновских войн. В сражении при Ватерлоо командовал последним каре старой гвардии и на предложение сдаться ответил: «Гвардия умирает, но не сдается». По мнению многих историков, ответ был куда более кратким и выразительным.
То было словно тягостное сновидение в тягостном сне.
Одиннадцатого король принял решение: подталкиваемый королевой, графом д’Артуа, Полиньяками, всей версальской камарильей, он наконец дал отставку Неккеру. Двенадцатого эта новость дошла до Парижа.
Читатель уже видел, какое она произвела действие.
Бийо приехал вечером тринадцатого, как раз когда жгли заставы.
Вечером тринадцатого Париж защищался, утром четырнадцатого он был готов перейти в наступление.
Утром четырнадцатого Бийо кричал: «К Бастилии!» – и три тысячи человек вторили его крику, который вскоре станет кличем всего населения Парижа.