Оплывшее короткое туловище, лишенное энергии и величественности, изнеженное невыразительное лицо, бесцветная молодость, уже вступившая в неравную борьбу с приближающейся старостью, борьбу могущественной материи с очень средним умом, который ценили лишь до тех пор, пока его обладатель занимал столь высокое положение, – все это для физиономиста, занимавшегося с Лаватером, для магнетизера, читавшего будущее с Бальзамо, для философа, мечтавшего с Жан Жаком, наконец, для путешественника, видевшего все человеческие расы, – все это говорило о вырождении, упадке, бессилии и гибели.

Жильбер отвернулся от этого печального зрелища – не из уважения к королю, а от горя.

Король шагнул к нему.

– Это вы доставили мне письмо от господина де Неккера? – осведомился он.

– Да, государь.

– Правда? – воскликнул король, словно до сих пор сомневался в этом. – Идите же скорее сюда!

Слова эти были сказаны с выражением тонущего человека, который зовет на помощь.

Жильбер протянул письмо королю. Людовик схватил его, быстро пробежал глазами и не без известного благородства обратился к офицеру:

– Оставьте нас, господин де Варикур.

Жильбер остался с глазу на глаз с королем.

Комната была освещена лишь одной лампой; казалось, король велел не зажигать больше света, чтобы по его лицу, скорее раздраженному, нежели озабоченному, нельзя было прочесть теснившиеся у него в голове мысли.

– Сударь, – начал он, устремив на Жильбера такой ясный и проницательный взгляд, какого тот от него не ожидал, – верно ли, что вы – автор «Записок», которые так меня поразили?

– Да, государь.

– Сколько вам лет?

– Тридцать два, ваше величество, однако занятия и несчастья удваивают возраст. Вы можете обращаться со мною, как со стариком.

– Почему же вы так долго мне не представлялись?

– Потому, ваше величество, что у меня не было нужды повторить вам лично, что я написал вам гораздо более открыто и свободно.

Людовик XVI задумался.

– Других причин у вас не было? – подозрительно спросил он.

– Не было, государь.

– Однако, если не ошибаюсь, у вас была возможность заключить по некоторым признакам, что я – ваш доброжелатель.

– Ваше величество, по-видимому, изволит говорить о своеобразной аудиенции, которую я имел дерзость просить у короля, когда пять лет назад, после выхода моего первого «Мемуара», попросил его поставить однажды вечером, ровно в восемь, лампу на окно и сообщить таким образом, что его величество прочел мою работу.

– Ну-ну, – с одобрением в голосе подбодрил король.

– И в назначенный день и час лампа действительно появилась там, куда я просил вас ее поставить.

– А дальше?

– А дальше я увидел, как она трижды поднялась и опустилась.

– Ну, а потом?

– А потом я прочел в «Газетт» следующие слова:

«Тот, кого трижды позвал свет, может явиться к тому, кто трижды поднял этот свет, и будет вознагражден».

– Да, именно так там и было сказано, – согласился король.

– А вот и само это объявление, – продолжал Жильбер, извлекая из кармана газету, в которой пять лет назад было помещено упомянутое им объявление.

– Превосходно, – проговорил король, – я жду вас уже давно. Вы появились, когда я уже отчаялся вас дождаться. Добро пожаловать, тем более что по примеру добрых солдат вы явились в самый разгар борьбы.

Внимательно вглядевшись в Жильбера, король добавил:

– А известно ли вам, сударь, что короли не очень-то привыкли к тому, что человек, которому велено прийти за вознаграждением, не приходит?

Жильбер улыбнулся.

– Так почему же вы все-таки не пришли? – осведомился Людовик XVI.

– Потому что не заслуживал никакого вознаграждения, государь.

– Как это – не заслуживали?

– Я рожден французом, люблю свою страну, дорожу ее процветанием и не отделяю себя от тридцати миллионов моих сограждан, поэтому, работая для них, работал и для себя. А за эгоизм вознаграждать не принято, государь.

– Вы говорите парадоксами, сударь. У вас должна была быть другая причина.

Жильбер промолчал.

– Говорите, сударь, я так хочу.

– Похоже, государь, вы угадали верно.