Он пропустил Куценко и Никодимова, дошел с ними чуть не до двери в банное отделение, потом внезапно повернул назад:

— Идите, я догоню.

Куценко хотел было подождать, но Никодимов подтолкнул его:

— Пойдем, догонит, дело, может, какое у человека.

Дубов вернулся на место, налил себе пиво в тот стакан, из которого только что пил Никодимов, сделал быстрый глоток и побежал в парную.

Парился Дубов обстоятельно — как работал; обскребывался мыльницей, кожа его сделалась сине-красной, он отдувался, повторяя:

— Ну счастье-то, а?! Ну и счастье!

(Никодимов улыбался ему, а видел взбухшее тело Ольги Винтер, когда ночью ее вынули из гроба на Троекуровском кладбище и повезли в сельскую больницу на вскрытие; ни в одну из московских клиник по соображениям конспирации везти не решились: одно слово старику Винтеру — и все станет известным Дубову, а если он действительно агент ЦРУ?

Проскурин тогда, в маленькой оцинкованной комнате районного морга, спросил Константинова:

— И вы еще сомневаетесь, что Дубов и есть тот самый «дорогой друг»?

— Когда и если мы возьмем его с поличным — перестану).

…После первого захода в парную Дубов укутался двумя простынями и пошел делать педикюр.

Именно в этот-то момент Никодимов отдал все костюмы в утюжку.

Дубов, однако, не рассчитал, очередь его прошла, и он вернулся на свое место. Никодимов по-прежнему угощал Куценко пивом; казалось, портфель его был бездонным.

— А где мой костюм? — спросил Дубов, не глянув даже на вешалку, — казалось, он замечал все, что происходило вокруг него.

— Я сдал в утюжку — Игоря, ваш и мой.

— Не надо бы, Антон Петрович, я в банях не глажу, я это умею делать сам. Ну да ладно… Хорош пар, а?

— Пар хорош, — согласился Никодимов. — Надо будет в следующий раз соли принести.

— А зачем? — удивился Куценко.

— Эх вы, парильщики, — улыбнулся Никодимов. — В старину мазали тело медом, сейчас солью, стимулирует потовыделение, килограмм — долой, способ апробирован на себе, чудо что за способ.

— Берем на вооружение, — сказал Дубов и, блаженно закрыв глаза, откинулся на спинку дивана.

Когда банщик принес костюмы из гладилки, Дубов ненароком тронул карман пиджака — там ли ключи; на месте; успокоился.

Подполковник в отставке Сидоренко, сосед Дубова, достал из футляра очки в старомодной металлической оправе, водрузил их на мясистый нос, внимательно посмотрел на Константинова и спросил:

— В болезнь тридцать седьмого года не впадаем, товарищ генерал? В эдакий синдром подозрительности?

— Нет, товарищ Сидоренко, не впадаем.

— Убеждены?

— Я не могу вам открыть всех фактов. Я могу лишь поделиться сомнениями.

— Извольте.

— Представьте себе, что человека приглашают в докторантуру — он отказывается…

— Если вы имеете в виду Сергея Дмитриевича, то он пишет докторскую, не прерывая работы по специальности.

— Я бы хотел в этом убедиться. А вы? Представим себе далее, что человеку предлагают работу в той организации, где денег платят на сто рублей больше и должность порядком выше…

— Если вы имеете в виду Дубова, то он лишен алчности — живет очень скромно.

— Но когда человек, отказываясь от предложений, которые ему сделали, всеми силами стремился попасть в секретный отдел, к которому приковано внимание разведок, — как бы вы к этому отнеслись?

— Это рецидив тридцать седьмого, товарищ генерал, — убежденно сказал Сидоренко. — Так каждого человека можно подверстать под шпиона.

— Хорошо. Я даже, признаться, рад, что вы так его защищаете. Одно лишь вы не вправе сделать — вы не имеете права рассказывать вашему соседу об этом разговоре.

— Это я обещаю.

— Как вы относились к Ольге Винтер?

— Она была чудесным человеком. Чудесным.

— Дубов любил ее?

— Он хорошо к ней относился.

— У него бывали другие женщины?

— Мы живем в такое время, когда на это стали смотреть иначе. И потом, я против того, чтобы человека из-за какой-то связи, случайной связи, обвиняли в семи смертных грехах.

— Я тоже против этого, поверьте. Просто меня — чисто по-человечески — интересует ваше мнение: любил он ее или нет?

— По-моему, да. Он сильный человек, волевой, он поставил перед собою задачу — добиться высокого положения по работе, поэтому, видимо, временами бывал угрюм с нею, но это не оттого, что она его тяготила, мне кажется. И потом, она очень… как бы это вернее сказать… демократична… была, что ли… Умела понимать молодого, умного мужчину…