Так, а ну-ка положим на него огромный том – кирпич в тысячу страниц, без фотографий. Текст напечатан крошечными буквами, и плексигласовая палочка – настоящее оружие самообороны – переворачивает страницы, когда месье Поццо подает команду, совершая движение подбородком. Сидеть рядом – часть моей работы.

Тишина. Я сплю, развалившись на канапе..

– Абдель? Эй, Абдель!

Я открываю один глаз, потягиваюсь.

– Похоже, твоя кровать наверху жестковата?

– Да нет, все нормально. Просто вчера я навещал приятелей, а теперь наверстываю…

– Извини, что помешал, но, похоже, перевернулись сразу две страницы.

– Да? Ну, это фигня. Хотите, я вам сам расскажу? Столько времени сэкономим!

Я готов на все, чтобы развлечься. Мне нравится, когда мне платят за то, что я сплю. Но еще больше мне нравится, когда мне платят за то, что я просто живу.

– Почему бы и нет? Ты читал «Дороги свободы» Жан-Поля Сартра?

– Конечно, это история про маленького Жан-Поля. Итак, Жан-Поль идет гулять… э-э-э… в лес, он собирает грибы, поет песню Смурфиков, ля-ля, ля-ляля-ля… и вдруг оказывается у развилки. Он не знает, куда идти дальше… Да. Он не знает, что там, за поворотом… А за поворотом – что там, за поворотом, месье Поццо?.

– Вот об этом, Абдель, ты мне и расскажешь!

– Свобода. Вот. Поэтому книга и называется «Дороги свободы». Конец главы, точка. Месье Поццо, может, прокатимся?

У него невероятно белые зубы. Я вижу их, когда он смеется. Белые! Как плитка у меня в душе, там, наверху.

23

Не помню, как я решил остаться. Я не подписывал контракт, не говорил тому, кто стал моим боссом, «ладно, по рукам». На следующее утро после моего появления в доме, после первого сумасшедшего сеанса по уходу за Поццо и кофе с «Геральд Трибьюн» я зашел домой сменить трусы и взять зубную щетку. Мама засмеялась:.

– Что, сынок, перебираешься к подруге? Когда же ты нас с ней познакомишь?

– Ты не поверишь, я нашел работу. С едой и проживанием! У богачей с того берега Сены!

– У богачей? Но ты хоть не наделаешь там глупостей, а, Абдель?

– Если скажу «нет», ты же не поверишь…

И я думаю, что она действительно мне не поверила. Я отправился к Брахиму, который тогда работал в «Верблюжьем копыте», модном восточном ресторане (да, Брахим тоже остепенился). Я рассказал ему о Филиппе Поццо ди Борго, его болезни и о том, где он живет. И, разумеется, слегка преувеличил.

– Брахим, ты даже не представляешь! Там достаточно наклониться и поднять с пола бумажку – и это, оп, сто франков!

Я увидел, как у него в глазах замелькали доллары, словно у дядюшки Скруджа.

– Да ладно, Абдель… Ты гонишь! Это неправда.

– Конечно, неправда. Но если я и перегибаю, то совсем чуть-чуть, клянусь!

– А этот чувак, он что, совсем не двигается?

– Только голова. Остальное умерло. Dead. Kaput.

– Но сердце-то хоть бьется?

– Не уверен. Вообще-то я не знаю, что такое тетраплегик… Хотя нет, знаю. Это полный отстой!

* * *

Я плохо помню первые дни, проведенные на улице Леопольда II. В основном потому, что бывал там нерегулярно. Не пытался понравиться и стать незаменимым. Ни секунды не задумывался над тем, что могла бы мне дать работа в этом доме у странного инвалида; не думал и о том, что я сам мог бы дать этой семье.

Возможно, со временем я менялся – как любой человек, – но сам я ни о чем не задумывался. У меня уже был накоплен разнообразный опыт, и я всегда старался обогатить его, но ничего не раскладывал по полочкам – ни вслух, ни про себя. Даже в тюрьме, где дни тянутся долго и способствуют раздумьям, я тупел от телевизора и радио.

Я не боялся завтрашнего дня. Во Флери я знал, что будущее ничем не отличается от настоящего. А снаружи тем более не о чем беспокоиться. Никакой опасности на горизонте. Я настолько много о себе думал, что считал себя неуязвимым. И не просто верил в то, что неуязвим, – а знал, что это именно так!.

[24]Для перевозки из парижского суда в тюрьму Флери-Мерожи меня погрузили в автозак. Это такой фургон, в задней части которого стоят два ряда тесных клеток. По одному заключенному в клетку, больше туда не запихнешь. Там можно стоять, можно сидеть на полу. На запястьях наручники. В двери решетка. В окно не смотрим: только перед собой.

Решетка, узкий проход, потом другая клетка, где заперт другой чувак, который едет в том же направлении. Я не пытался разглядеть его лицо. Я был не слишком подавлен, но и счастья особого тоже не знал – отгородился от других и жил сам по себе..

Киношных супергероев не существует. Кларк Кент становится Суперменом, только когда надевает свой смешной комбинезон; Рэмбо не чувствует ударов, но его сердце трепещет; Человека-невидимку играет Дэвид Маккаллум в синтетической водолазке и с нелепой стрижкой. А у меня нет слабых мест. Я обладаю даром полной непрошибаемости.