Он сидит напротив меня и спокойно что-то объясняет. Не хватает только тарелки с лапшой и клетчатой салфетки на шее..

– У меня есть одна проблема: я не могу один перемещаться в этом кресле. Я вообще ничего не могу делать один. Но, как видите, у меня много помощников. Мне нужен только крепкий парень – такой, как вы, чтобы сопровождать меня туда, куда я захочу поехать. Жалованье неплохое, к тому же я предлагаю вам комнату в этом доме..

Вот тут-то я и засомневался. Но не надолго.

– Если честно, у меня есть права, но я не умею водить… До сих пор водил только скутеры с пиццей в багажнике. Подпишите мне обходной лист и приглашайте остальных. Не думаю, что я вам подхожу.

– А квартира вас не интересует?

Он знает, за какие нитки потянуть. Перед ним нищий араб, который никогда не сможет снять жилье в этом квартале, молодой парень без всяких шансов – короче, полная безнадега. А ведь он еще не знает, что я отсидел… Добросердечнейший дон Вито Корлеоне. У него нет ног и рук, но это меня не волнует: у меня-то нет сердца ни для других, ни для себя самого.

Тут дело в другом: я не соответствую картинке, которую он видит. Я вполне доволен своей судьбой. Я понял, что никогда не смогу иметь все, и отказался от попыток иметь больше. Банковский служащий трясется над своими часами, американский турист – над фотоаппаратом, школьный учитель – над своей машиной, врач – над домом… Когда их грабят, они так пугаются, что сразу суют вам ключи от сейфа, вместо того чтобы защищаться.

А я не боюсь. Жизнь – это просто большая афера. У меня ничего нет, и мне плевать..

– Я ничего не подпишу. Мы попробуем. Я прошу вас остаться.

* * *

Этот, кажется, тоже не боится. Он уже все потерял. Он еще многое может себе позволить, кроме главного. Кроме свободы. Тем не менее он улыбается. Я чувствую что-то странное. Что-то новое. То, что останавливает меня.

Оставляет здесь. Затыкает рот.

Я обалдел, честно. Мне двадцать четыре года, я все повидал, все понял, во всем разобрался и впервые в жизни, так удивлен. Ну же, чем я рискую, сдав ему в аренду свои руки? Может, остаться на день или на два, просто чтобы понять, с кем имею дело…

* * *

Я остался на десять лет. Я уходил, возвращался, а иногда бывали времена, когда я не был ни с ним, ни где-либо еще. Но я остался на десять лет. Хотя все было против того, чтобы между графом Филиппом Поццо ди Борго и мной произошло нечто подобное. Он из семьи аристократов, а у моих родителей не было ничего; он получил лучшее образование, какое только возможно, я бросил школу в пятом классе; он говорил как Виктор Гюго, а я нес что попало.

Он был заперт в своем теле, а я, не задумываясь, шел куда хотел. Врачи, медсестры, сиделки – все, кто его окружал, смотрели на меня с неодобрением. В глазах тех, кто сделал преданность другим своей профессией, я был приживалой, вором, источником угрозы. Я влез в жизнь этого человека, как волк в овчарню.

Волк с клыками. Все тревожные индикаторы горели красным цветом: «добра не будет». Между нами все должно было пойти не так..

Десять лет. С ума спрыгнуть, а?

21

Служебная квартира мне подошла. Туда можно было попасть двумя способами: либо из дома через сад, либо через стоянку. Я ни от кого не зависел. Мог входить и выходить (главное – выходить!) так, что меня никто не видел. Белые гладкие стены, маленький душ, небольшая кухня, окно в сад, хорошая кровать, хороший матрас: чего еще надо-то.

Я ничего не требовал, поскольку не собирался тут оставаться. Протянув мне ключ, секретарша предупредила:.

– Месье Поццо ди Борго решил испытать и другого кандидата. Но пока комнату займете вы. Однако если соберетесь уйти, будьте любезны оставить тут все, как было.

– Ладно…

Блондинке придется научиться делать лицо попроще, или я просто не стану ее слушать.

– Увидимся завтра внизу, в восемь часов утра. Обсудим, как лучше ухаживать за ним.

Она уже отмахала пару этажей, когда до меня наконец дошло. Я завопил, перегнувшись через перила:

– «Как лучше ухаживать?» Какой еще уход? Эй! Я вам не медсестра!

* * *

Проснулся. В желудке урчит, на щеке отпечатались складки одеяла, на ногах – вчерашние носки. Я понял, что такое тетраплегик: все, кроме головы, уже умерло.

– Как дела, Абдель? Вы хорошо спали? – спрашивает он меня.

Паяц какой-то. Меня пока не просят его трогать. Бабетта – низенькая негритянская мамми, сплошные сиськи и мускулы – обращается с ним осторожно, но действует энергично. Она называет эту процедуру «конвейером». У нее уходит сорок пять минут, чтобы переместить тело из постели в специальное душевое кресло из металла с пластиком, все в дырках.