Волкодав вспомнил, как этот человек разговаривал с палачом, и удивился. Но всего удивительнее был комок, застрявший в горле у него самого.

– А катись ты в …, – буркнул он наконец. Оставил Ниилит унимать кровь, все еще сочившуюся из ноздрей у Тилорна, обошел телегу и стал снимать оружие и одежду с троих разбойников, валявшихся у колес.

Несколько обозников было ранено в стычке, но тем, если не считать вспоротых кое-где вьюков, потери и ограничились. Вечером у костра Волкодав чистил отобранный у разбойника меч, вполуха слушая рассуждения Фителы о том, что, мол, в следующую поездку надо будет взять с собой чутких собак.

– Нынче обошлись Волкодавом, – блеснул крепкими зубами Авдика. Охранники захохотали так, что Аптахар даже толкнул сына локтем и бросил на венна быстрый взгляд – не обиделся ли. Волкодав не обиделся. Его предок в самом деле был псом, который избавил праматерь племени от лютых волков, а потом, как водится, обернулся статным мужчиной. На что обижаться?

Мягкой тряпочкой он в сотый раз протирал уложенный на колени клинок. Меч был веннский, отличной старой работы. Неведомый мастер долго варил чистое железо с жирным черным камнем, вынутым из земли, а потом заботливо дал остыть, не понукая ни сквозняком, ни холодной водой. Неспешно выгладил, выласкал молотом на наковальне и наконец умыл особым жгучим настоем, отчего на клинке проявился узор – буро-серебряные полосы шириной в палец, хитро свитые и много раз повторенные от кончика до рукояти. Волкодав не нашел на мече никакого клейма. Понимающему человеку это уже само по себе говорило кое о чем. Волкодав слыхал от отца – великие мастера прежних веков никак не помечали свои клинки, полагая, что люди и так их отличат. Краем глаза он ловил завистливые взгляды охранников. Все видели, что на железном обухе его секиры красовалась изрядная зарубка, клинок же нисколько не пострадал. За такие мечи на торгу дают равный вес золота и не жалуются на дороговизну.

Надо будет справить для него какие следует ножны…

– Ниилит сказала мне, – негромко проговорил Тилорн, – что ты… что тебе пришлось прикончить коня.

– Пришлось, – сказал Волкодав и легонько щелкнул ногтем по лезвию. Звон был высоким и чистым.

– Его совсем нельзя было выходить? – спросил Тилорн. – Если он сломал ногу, я бы попробовал…

Волкодав повернулся к нему. Ученый лежал на животе, подперев кулаком подбородок, и пальцем дразнил Нелетучего Мыша, путавшегося в его бороде.

– Он сломал спину, – сказал Волкодав. – Я метил в седока, но промахнулся. Тилорн вздохнул:

– Меня ты не прикончил.

– Надо было, – проворчал Волкодав. Положив меч себе на голову, он с силой пригнул к плечам рукоять и округлое острие. Отпущенный клинок распрямился, точно пружина. Можно вставить его в расселину камня и повиснуть всем телом, он не сломается. Теперь Волкодав точно знал, что узор – не подделка, что меч перерубит гвоздь и разрежет пушинку, упавшую на лезвие.

Тилорн долго собирался с духом и наконец решился.

– Пожалуйста, не сердись на меня, – начал он виновато. – Я невежда, которого надо учить и учить. Сделай милость… растолкуй мне, чем все-таки я обидел тебя.

– Людоедом ты меня обозвал, вот что, – сказал Волкодав.

– Как? – ужаснулся Тилорн. – Я…

Волкодав поставил локти на меч, и тот едва заметно прогнулся. Волкодав долго молчал. Как объяснить чужаку, что там, наверху, есть Великая Мать, Вечно Сущая Вовне, которая однажды в день весеннего равноденствия родила этот мир вместе с Богами, людьми и девятью небесами? Как рассказать ему, что Хозяйка Судеб, Богиня закона и правды – женщина? И еще о том, как из другого мира прилетела пылающая гора, и Отец Небо заслонил Мать Землю собой?..

Позже любопытный Тилорн еще расспросит его и мало-помалу вызнает все. В частности, и то, что ни один венн не лег бы наземь ничком, приникая к ней, как к жене, если только не справлялся обряд засевания поля. Ну там еще на войне или на охоте, когда другого выхода нет. Но пока до этого было далеко, и Волкодав мрачно молчал, отчаиваясь подыскать нужное слово.

– Женщины святы! – сказал он наконец. И больше ничего не добавил.

…Оказывается, в ватаге у Фителы было заведено освобождать от ночной стражи воинов, отличившихся в стычке. Но когда осмотрели раненых, выяснилось, что наслаждаться заслуженным сном Волкодаву не придется.

Он молча пожал плечами, забираясь под полог: пускай разбудят его, когда настанет черед…

– Мне кажется, сегодня ты убивал, – осторожно сказал ему Тилорн.

– Убивал, – сказал Волкодав, не вполне понимая, куда клонит ученый.

– Значит, – продолжал тот, – на третью ночь они снова придут?

Волкодаву показалось, что Ниилит перестала дышать в темноте, заново переживая минувший ужас и боясь услышать «да».

– Не придут, – сказал он.

– Это потому, что был бой? Твоя вера отличает его от убийства?

– Не в том дело, – проворчал Волкодав. – Ночью будет гроза… никто не приходит после грозы.

– Прости мое любопытство, – помолчав, спросил ученый. – Там, под дубом… Когда ты осиновым колом… Что это было?

– Души, – сказал Волкодав.

– Но мне показалось, ты сражался с чем-то материаль… с чем-то вещественным…

Волкодав долго думал, прежде чем ответить.

– Души бывают разные, – проговорил он наконец. – У праведника она – как светлое облачко… Боги призывают ее, и она улетает. А у таких, как Людоед или тот палач, и души как трупы.