Мужчины взялись его поднимать, но Волкодав легко стряхнул их и встал сам.

– Пошли в дом, – сказал Тилорн. – Хватит здесь мерзнуть.

Что до Ниилит, она попросту взяла венна за руку и потащила в дверь.

Войдя, Волкодав только тут заметил, что в доме топился очаг – заступа от холодной сырости, которой тянуло снаружи. Мальчишка Зуйко, гордый порученным делом, держал над углями медный ковшик на длинной деревянной ручке. Из ковшика пахло медом, липовым цветом, вереском и чем-то еще. Ниилит вручила Волкодаву дымящуюся чашку, и он выпил без разговоров. Ниилит была здесь единственным человеком, от которого он стерпел бы любое самоуправство. Даже если бы она взялась лоб ему щупать. Он сказал, ни к кому в отдельности не обращаясь:

– Спасибо…

Всего же более он был им благодарен за то, что они больше не расспрашивали его, куда он подевал меч.

Утро занялось ветреное, розовое и чисто умытое. Вскоре после того, как поднялось солнце, в дом к Вароху, шлепая сапогами по еще не просохшей после обильного ливня мостовой, припожаловал старшина Бравлин.

– Пошли со мной, парень, – поздоровавшись с хозяином и жильцами, сказал он Волкодаву.

– Куда еще? – насторожился подозрительный венн.

– В кром, – сказал стражник. – Государыня кнесинка меня нарочно послала, потому что ты меня вроде как знаешь. Она велела, чтобы ты сейчас же пришел.

– Зачем? – поднимаясь, хмуро спросил Волкодав.

– Больно любопытный ты, парень, – проворчал Бравлин. – Придем, сам все и узнаешь.

– Может, нам тоже пойти? – осторожно спросил Тилорн. Эврих и Ниилит встревоженно оглянулись на Вароха, но мастер только пожал плечами.

– Незачем, – буркнул Волкодав. И пошел с Бравлином со двора.

Живя на чужбине, всякий поневоле держится соплеменников. Вот и вельхи, обитавшие в Галираде чуть не со дня основания крома, целиком заселили две длинные улицы. Ближний путь в крепость пролегал мимо, но Волкодав хорошо слышал долетавшие с той стороны обрывки песен и нестройное, но усердное гудение вельхских «пиобов», – костяных дудок, питавшихся воздухом из кожаного мешка. Песни, все как одна, были задорные и веселые. По вере вельхов, покойных до самого погребения не покидали одних и вовсю забавляли плясками и весельем, дабы отлетающие души преисполнились благодарности к сородичам, порадовавших их праздником. А устрашенная Смерть подольше не заглядывала в дом, где ее подвергли посрамлению и насмешкам…

Бравлин и Волкодав пересекли подъемный мост, который мало кто из горожан видел поднятым, и вошли в кром. Бравлин сказал что-то отроку, стоявшему в воротах, и парень, кивнув, убежал. Волкодав обратил внимание, что посередине двора уже был разложен ковер и стояло деревянное кресло для кнесинки. Дружина понемногу сходилась с разных сторон, занимая по чину каждый свое место. Совсем как тогда, зло подумал Волкодав. Он не любил неизвестности, потому что ничем хорошим она обычно для него не кончалась, и внутренне ощетинился. Опять суд?.. Да на сей-то раз с какой бы стати?..

На всякий случай он обежал глазами лица бояр. Лучезара-Левого не было видно, и на том спасибо. Зато присутствовал тот, кого Волкодав про себя называл Правым, – боярин Крут Милованыч, седой, немеряной силы воитель с квадратным лицом и такими же плечами. Он и теперь стоял справа от кресла, пока еще пустого. Он взирал на Волкодава с хмурым недоумением, и тот, присмотревшись, именно по его лицу догадался: дружинные витязи не лучше его самого понимали, зачем кнесинке понадобилось в несусветную рань собирать их во дворе.

Юная правительница, впрочем, не заставила себя дожидаться. Как только Бравлин подвел Волкодава к краю ковра, дверь в покои кнесинки растворилась, и Елень Глуздовна вышла на крыльцо. Она держала в руках тщательно свернутый темно-серый замшевый плащ.

– Гой еси, государыня, – сейчас же поклонились все стоявшие во дворе.

– И вам поздорову, добрые люди, – отозвалась она. Выпрямившись, Волкодав сразу встретился с ней глазами. Потом перехватил сердитый и непонимающий взгляд Правого и насторожился еще больше. Между тем кнесинка села в свое кресло, оглядела недовольных бояр, покраснела и не без вызова вздернула подбородок. Она сказала:

– Подойди сюда, Волкодав!

Волкодав осторожно ступил на пушистый ковер и остановился в двух шагах от нее. Кнесинка Елень еще раз огляделась и тоже встала, оказавшись ему по плечо, хотя кресло было снабжено подножкой. На щеках молодой государыни пылали жаркие пятна, но голос не дрогнул ни разу. Она громко и звонко выговорила осененную временем формулу найма телохранителя:

– Я хочу, чтобы ты защищал меня вооруженной рукой. Заслони меня, когда на меня нападут!

Волкодав настолько не ожидал ничего подобного, что на мгновение попросту замер, растерявшись. Но потом опустился перед кнесинкой на колени и глухо ответил:

– Пока я буду жив, никто недобрый не прикоснется к тебе, госпожа.

Краем уха он услышал возмущенный ропот дружины. И окончательно понял, что добра ждать нечего.

– И еще я хочу, чтобы ты принял от меня вот это…

Кнесинка принялась разворачивать плащ – прекрасной выделки плащ на коротком, но очень густом и теплом меху. Он сам по себе был воистину роскошным подарком, – а ведь и последняя рогожа оборачивается драгоценной парчой, когда ее дарит вождь. Волкодав, однако, сразу заметил, что в складках плаща скрывался некий предмет. А потом у него попросту остановилось сердце. Потому что кнесинка вытащила наружу и протянула ему его меч.