Почти через три года после того, как ее впервые депортировали из Германии, Люсиль Айхенгрин оказалась в Освенциме. Но первые евреи из-за пределов Польши были отправлены сюда еще весной 1942 года, и история о том, как они оказались в поезде, который направлялся в лагерь, – одна из самых потрясающих и шокирующих в истории нацистского «окончательного решения еврейского вопроса». Прибыли они из Словакии, страны, чья северная граница находилась менее чем в 80 километрах от Освенцима. У Словакии нелегкая история. Как независимое государство она на тот момент просуществовала только три года. Создана Словакия была в марте 1939 года после того, как нацисты аннексировали соседние чешские земли, Богемию и Моравию. До 1939 года Словакия была частью Чехословакии, а до 1918 года входила в состав Австро-Венгрии. Президентом Словакии стал Йозеф Тисо, католический священник, лидер крайне националистической партии под названием Глинкова Словацкая Народная Партия. Тисо вступил в союзнические отношения с нацистами и подписал договор между Германией и Словакией, согласно которому Германия взяла на себя «охрану независимости и цельности Словакии», взяв под свой контроль внешнюю политику страны. Словацкое правительство с энтузиазмом приняло антисемитские меры против 90 тысяч словацких евреев. Быстро вводились законы о конфискации предприятий у евреев, подстрекалась эмиграция евреев, их исключали из общественной жизни и заставляли носить желтые звезды. Все эти мери скоро и беспощадно ударили по словацкой еврейской общине.

«Я поняла, что стала изгоем, – говорит Ева Вотавова31, которая была тогда 14-летней школьницей. – Я больше не была «благопристойным человеком». Меня выгнали из средней школы. Евреям запрещали владеть определенными вещами; нам не разрешалось иметь собственности. До того, как это случилось, я жила в деревне, где все дети росли вместе и были равны. Поразительной особенностью гонений на словацких евреев была та скорость, с которой недавние друзья становились врагами. Это было не постепенное превращение. А словно кто-то резко клацнул переключателем. «Молодые немецкие парни (этнические немцы, жившие в Словакии) стали вести себя как нацисты, – говорит Отто Прессбургер32, словацкий еврей, которому в 1939 году было 15 лет. – До этого мы с ними дружили. Не было никакой разницы между нами – еврейской и христианской молодежью. Детьми мы всегда играли вместе. И тут установили знаки «Евреям и собакам вход воспрещен». Нам нельзя было даже по тротуарам ходить. Это было ужасно. Мне не разрешалось посещать школу, я не мог сходить в кино или на футбольный матч. Оставалось сидеть дома с родителями, уже без друзей». Для Отто Прессбургера было очевидно, что основной причиной изменения отношения к евреям была алчность. «На стенах висели плакаты, взятые из немецких газет, на которых евреев изображали с огромными носами и мешками, набитыми деньгами. А глинковский гвардеец [9] бьет их по задам, и деньги разлетаются. Город был весь обвешан такими плакатами».

Словацкие глинковские гвардейцы были ударными силами в антиеврейских акциях, действуя как нацистские штурмовые отряды. Как и их нацистские коллеги, они были ярыми антисемитами. «Словаки были счастливы отобрать лавки [еврейские] и разбогатеть, – говорит Михал Кабач33, один из глинковских гвардейцев. – У них [евреев] были лавки, и они занимались там всяким жульничеством и обманом. Они никогда не работали, только хотели легкой жизни. Это было у них в крови. Такая политика была во всем мире: евреи не желали работать. Даже Гитлер боялся их возрастающего влияния в Европе, поэтому убивал их. Это тоже все политика». Это поразительно, но всем антисемитским предубеждениям присуща нелогичность. Михал Кабач, как и Ганс Фридрих из первой главы, не видит противоречия в том, что одновременно обвиняет евреев и в лени, и в прилежности – и завидует, что они создали успешные коммерческие предприятия, и в то же время заявляет, что они никогда не работали. В позиции Кабача и Фридриха есть нечто общее: они утверждают, что евреи не занимались «реальной» работой, такой как землепашество, а шли в торговлю. А ведь, как известно, именно на этой области деятельности евреям пришлось сконцентрироваться по той простой причине, что во многих европейских странах им веками запрещалось владеть землей.

Теперь для нацистов Освенцим неожиданно стал тем местом, куда они решили отправить словацких евреев. Гиммлер понял, что больше не стоит посылать советских военнопленных в Освенцим. Неудачи немцев под Москвой сделали очевидным тот факт, что война на востоке не закончится так быстро, как ожидалось. Пленные солдаты Красной Армии стали слишком ценным ресурсом с точки зрения рабского труда, чтобы разбрасываться им на лагеря типа Освенцима. Геринг вскоре официально подтвердил, что все годные к труду советские военнопленные должны работать на военных заводах. В результате Биркенау больше не использовался в своей первоначальной цели. И кто мог занять место, предназначавшееся для советских военнопленных? Гиммлер, большой специалист по части быстрой смены политики, тотчас нашел ответ: евреи.

И евреи были как раз теми людьми, которых словацкое руководство теперь хотело депортировать. До осени 1941 года нацисты требовали у словаков посылать людей на принудительные работы в рейх. Теперь, в феврале 1942 года, словаки предлагали направлять целые семьи – в общей сложности 20 тысяч евреев. У Тисо и других членов словацкого правительства было не больше желания держать в стране женщин и детей после того, как их кормильцы были высланы, чем у нацистов на Восточном фронте. Словацкому руководству было бы намного удобнее, если бы уехали все евреи. Но что облегчало жизнь словакам, то усложняло ее нацистам. Из-за недостатка необходимых мощностей для массового уничтожения у них в то время не было желания принимать неработоспособных евреев. Для решения этого вопроса в феврале 1942 года в столице Словакии Братиславе состоялась встреча между премьер-министром страны Войтехом Тукой, управляющим делами кабинета министров доктором Изидором Косо и представителем Эйхмана в Словакии, штурмбаннфюрером СС Дитером Вислицени. Оба, Вислицени и Тука, после войны дали показания о содержании этих переговоров, и, сравнивая их свидетельства, можно ясно представить, о чем шла речь34. Словаки выдвигали такую точку зрения: отделять кормильцев от семей «не по-христиански», так как после переселения еврейских рабочих в рейх «некому будет присматривать» за их семьями. Согласно воспоминаниям Вислицени, речь шла вовсе не о «христианской заботе»: словаков в первую очередь беспокоили «финансовые соображения»; ведь нацисты получат рабочую силу, а семьи новых работников останутся на попечении словацкого правительства. В конечном итоге словаки предложили следующее решение: они могут как-то компенсировать «расходы» немцев, если те вместе с кормильцами заберут и их родных.

Вопрос решился в Берлине. Словацкое правительство согласилось платить немцам по 500 рейхсмарок за каждого депортированного еврея при условии, что те никогда не вернутся в Словакию, и что немцы не будут претендовать на имущество и прочие активы, которые останутся от них. Вот так словаки, чей глава государства был католическим священником, заплатили немцам, чтобы избавиться от своих евреев.

Принудительная депортация евреев началась в марте 1942 года. Для большинства из них путь начался с заключения в перевалочном лагере в Словакии. Сильвия Весела35 – одна из тех, кого весной того года содержали во временном лагере в городе Попрад. «Некоторые словацкие солдаты вели себя очень глупо, – вспоминает она. – Например, нарочно испражнялись на пол, а мы должны были убирать нечистоты руками. Они обзывали нас «еврейскими шлюхами» и били ногами. Вели себя просто отвратительно. Еще и повторяли нам: «Мы научим вас, евреев, работать». Но все мы были бедными женщинами, привычными к работе… Это так унизительно, когда тебя не считают человеком! Не знаю, способны ли вы понять это. Неожиданно обнаруживаешь, что ты в этой жизни – ничто. С нами обращались, как с животными».

Глинковские гвардейцы, служившие в перевалочных лагерях, неплохо поживились. «Когда евреи попадали в лагеря, – говорит Михал Кабач, – мы отбирали у них вещи и одежду. Заместитель начальника всегда звал нас выбрать то, что мы хотим. Каждый из нас брал, что мог. Я взял пару ботинок. Перемотал их шнурками и унес домой. Недурно жилось гвардейцам!» И не только словаки грабили евреев перед их высылкой. «Однажды пришел мрачный офицер СС и начал орать, – рассказывает Сильвия. – Мы не понимали, за что он кричит на нас. Потом увидели большие корзины, три штуки, в которые мы должны были сложить все имеющееся золото, серебро, деньги и другие ценности. А у меня ничего не было. Только часы, подарок тети. Я положила их в корзину».

Перевалочный лагерь был местом, где процветал не только грабеж, но и бесконечная жестокость. «Наши гвардейцы избивали их [евреев], – говорит Михал Кабач. – Существовало особое подразделение для наказания виновных. Их швыряли в специальную комнату и били палками по ногам. Естественно, глинковские гвардейцы сами произвольно решали, кто «виновен», а кто нет».

Пребывание в лагере могло длиться от нескольких дней до нескольких недель, но, в конце концов, жертв отвозили на ближайшую железнодорожную станцию и высылали из страны. Сильвия Весела навсегда запомнила путь на станцию и свои последние впечатления о Словакии: «В нас плевали и кричали вслед: “Эй, еврейские шлюхи, так вам и надо! Наконец-то поработаете!” Они швыряли в нас камнями и всячески издевались. Было, правда, несколько человек, которые молча стояли и наблюдали, как нас унижают. Некоторые из них плакали. Однако большинство, и старые и молодые, глумились над нами. Не хотела бы я, чтобы кто-то испытал такое на себе. Кошмарное чувство».