Словацких евреев на железнодорожную станцию конвоировали глинковские гвардейцы. «Мне приказали загрузить евреек в поезд и следить за ними, – говорит Михал Кабач. – Я твердил про себя: “Вы не хотели работать, еврейские свиньи!”» Через несколько месяцев члены глинковской гвардии, в том числе Кабач, узнали, что эти люди были посланы на смерть – и такая новость не вызвала у них никакого сочувствия: «Я вроде и сожалел, но с другой стороны, не чувствовал к ним большого сострадания: считал, что они обворовывали словаков. Мы особо не переживали. Думали: и хорошо, что их увезли отсюда. Теперь они уже не смогут продолжать нас обманывать. Они больше не будут богатеть за счет рабочего класса».

Кабач не особенно часто сталкивался со словацкими евреями перед тем, как сознательно послать их на смерть. В его деревне не было евреев, и он признает, что лично у него никаких «проблем» с ними не было. Он с энтузиазмом воспринял антисемитизм не из-за собственного жизненного опыта, а потому, что был пылким националистом, гордым за Словакию, за то, что теперь она стала независимым государством. Просто словацкие лидеры ему говорили, что «евреи обманывали и грабили словаков». История Кабача – наглядный пример того, как быстро может пустить корни предубеждение, если преподнести его как часть набора ценностей, большинство из которых сразу привлекают. Михал Кабач принял яростный антисемитизм, чтобы продемонстрировать, какой он идейный патриот и словацкий националист. Из всего процесса он извлек еще и финансовую выгоду: теперь он грабил евреев, обряжая свои преступления в маску «справедливой мести». Сильвия Весела из личного опыта знает, как быстро поменялась в Словакии господствующая мораль: «Я думала об этом столько раз. Человек – существо очень гибкое. Можно делать с ним что угодно. Когда затрагиваются такие вещи как деньги и жизнь, редко можно встретить человека, который бы желал пожертвовать чем-то своим ради тебя. Это больно, так больно, когда твоя же одноклассница кидается на тебя с кулаками, выкрикивая: “Так тебе и надо!” С тех пор от людей я ничего хорошего не ожидаю».

Тем временем в Освенциме продолжались попытки усовершенствовать оборудование для массовых убийств. 27 февраля 1942 года Рудольф Хесс, эсэсовский архитектор Карл Бишофф и глава Центрального строительного управления СС Ганс Каммлер36 провели совещание, на котором решили переместить крематорий, который проектировался для Освенцима I, в новый лагерь Биркенау. Планировалось разместить новый крематорий на дальнем участке возле небольшого сельского дома. Этот дом следовало быстро превратить во временное помещение для убийств, заложив окна и двери кирпичом, разрушив все внутри, чтобы образовались два изолированных пространства, которые можно использовать как газовые камеры. В каждую газовую камеру вели отдельные новые входы, а люк располагался высоко в кирпичной стене, чтобы оттуда можно было сыпать кристаллы «Циклона Б» внутрь. Этот дом, известный как «Красный домик» или «Бункер 1», впервые использовался для массовых убийств в конце марта 1942 года, когда в Освенцим прислали эшелон с местными евреями, которые считались непригодными к принудительной работе. За один раз в «Красном домике» можно было уничтожить около 800 человек, загнав их в газовые камеры.

Теперь в распоряжении Хесса появилось сооружение для массового уничтожения людей, лишенное конструктивных недостатков крематория в Освенциме 1. Неважно, как громко кричали умирающие от газа в «Красном домике», нормальное работа лагеря не нарушалась. Но Хесс знал: пройдет немало месяцев (на деле, прошло больше года), прежде чем рядом будет построен крематорий для ликвидации тел убитых во временных газовых камерах. Таким образом, решив одну проблему (как совершать убийства в относительной секретности), он создал другую (как избавиться от улик).

Те, кто был доставлен из Словакии в марте 1942 года, не подвергались никакому отбору, их всех приняли в лагерь. Но это не помешало эсэсовцам и капо немедленно начать терроризировать новых заключенных, таких как Отто Прессбургер, который прибыл одним из первых эшелонов: «От станции нас заставили бежать [в Освенцим I] группами по пять человек. Они [эсэсовцы] кричали: “Schnell laufen! Laufen, laufen, laufen!” (“Быстрее, бегом! Бегом, бегом, марш!”) И мы пытались. Тех, кто уже не мог бежать, убивали на месте. Было понятно, что мы для них хуже собак. А ведь говорили, что мы едем работать, а не в концлагерь».

На следующее утро, после ночи без еды и воды, Отто Прессбургера, его отца и еще около одной тысячи мужчин из словацкого эшелона заставили бежать из основного лагеря к строительной площадке, в которую сейчас превратилась Бжезинка (Биркенау). Отто Прессбургер приблизительно насчитал 70–80 убитых по дороге. Биркенау, тонувший в грязи и нечистотах, был страшным местом. Как вспоминал эсэсовец Пери Броад: «Условия в Биркенау были значительно хуже, чем в Освенциме [основном лагере]. Ноги на каждом шагу вязли в липком болоте. Не было воды, чтобы помыться»37. Заключенные были вынуждены жить в условиях полной деградации, покрываясь грязью и собственными нечистотами.

Попав в Биркенау, Отто Прессбургер сразу же получил суровый урок того, как устроена жестокая лагерная жизнь. Увидев, что совсем молодой паренек-поляк украл у его отца ремень, он поймал вора и стукнул его кулаком. Другой заключенный тут же сообщил ему, что Отто, кажется, совершил роковую ошибку. Этот парень был «дружком» – на лагерном жаргоне это обозначало прислужника капо (с которым те часто состояли в гомосексуальных отношениях). «Нам пришлось поскорее спрятаться в бараке, – говорит Прессбургер. – Капо блока вошел в барак и приказал нам лечь на пол лицом к проходу. Затем зашел его «дружок» и начал искать провинившегося. Он не узнал меня. Мы все выглядели как близнецы. Лысые [всем заключенным брили головы по прибытии в лагерь] и в одинаковой одежде. Мне повезло, иначе меня бы убили».

В тот свой первый день в Биркенау Отто Прессбургер стал свидетелем еще одного ужасного события, которое еще нагляднее продемонстрировало, в какую безнадежную ситуацию он попал: «Нас повели на строительство дороги под конвоем капо и эсэсовцев. Среди нас был один еврей из моего города, высокий и крепкий парень из богатой семьи. Капо увидел его золотые зубы и потребовал отдать их ему. Парень ответил, что не сделает этого, но капо настаивал. Тот еще раз отказал. Капо разъярился и заорал, что мы обязаны выполнять все его приказы. Он схватил лопату и начал бить несчастного по голове. Бил, пока тот не упал. Капо перевернул жертву, поставил лопату на горло и наступил на нее. Сломав непокорному шею, той же лопатой выбил ему зубы. Другой еврей, стоявший неподалеку, спросил капо, как он может такое творить. Тот подошел к нему и прошипел, что сейчас он ему покажет, как. И убил его таким же образом. После этого он приказал нам никогда не задавать вопросов и не вмешиваться в чужие дела. Тем вечером нам пришлось нести назад в бараки двенадцать трупов. Он убил этих людей просто забавы ради. Все это произошло в первый же день работы».