Павел Стенькин14, которому, вопреки всем тяготам лагерной жизни, чудом удалось выжить в Освенциме, столкнулся с аналогичным обращением со стороны соотечественников. Он был одним из первых 10 тысяч советских заключенных, которых в октябре 1941 отправили в Освенцим, чтобы построить лагерь в Биркенау. К следующей весне, когда в живых из них осталось всего лишь несколько сотен, он убежал в лес и, в конце концов, сумел присоединиться к наступающей Красной Армии. Но вместо того, чтобы получить поздравления в связи с возвращением и возможность сражаться с немцами до конца войны, как он хотел, он в течение многих недель подвергался допросам, снова и снова отвечая на стандартный вопрос следователей СМЕРШа: «Когда вы вступили в немецкую армию?» Его выслали на Урал, в закрытый город Пермь, где допросы продолжались. «Меня вызывали каждую вторую ночь: “Признай это, согласись на то, мы знаем все: ты – шпион”. Они терзали и мучили меня». Через несколько месяцев работы днем и допросов по ночам, Стенькин предстал перед судом по сфабрикованному обвинению и был осужден на многолетнее тюремное заключение. Демонстрируя уровень цинизма, действовавший в советской правовой системе, судьи прослушали его дело впопыхах, потому что боялись опоздать в театр. Только в 1953 году, после смерти Сталина, Стенькина освободили – одного из более чем миллиона советских солдат, осужденных дважды: в первый раз – немцами, а во второй – своими.

Опыт Павла Стенькина и Татьяны Наниевой особенно важен, поскольку их истории совершенно лишены тех элементов счастливого спасения, восстановления справедливости, которые привычно ожидают многие на Западе в историях о Второй мировой войне. Для целых поколений британцев и американцев эта война приобрела практически мифический характер борьбы «добра» против «зла». И, конечно, верно, что нацизм был побежден, и не может возникать никаких сомнений в том, что мир получил неизмеримую пользу оттого, что избавился от этой чумы, этого бедствия. Но история послевоенного времени не так проста, как утверждает распространенный миф. Разумеется, случался «счастливый конец» и для некоторых советских заключенных, освобожденных Красной Армией, и для очень и очень многих людей на востоке.

Когда война закончилась, Сталин тоже совершил преступления, которые – по крайней мере, частично – напоминают некоторые черты «окончательного решения еврейского вопроса» нацистами. Как и Гитлер, Сталин преследовал целые народы. Почти 100 тысяч калмыков подверглись массовой депортации со степных земель к югу от Сталинграда в Сибирь – за коллективное «преступление», заключавшееся, в глазах советского диктатора, в недостаточном сопротивлении немцам. Крымских татар, чеченцев и многие другие этнические меньшинства Советского Союза постигла та же судьба в последние месяцы войны и первое послевоенное время. Никто не знает точно, сколько советских граждан было депортировано, но это число, несомненно, превышает миллион человек. И хотя – в отличие от евреев, большинство из которых погибали, как только попадали в руки нацистов, – значительная часть народов, пострадавших при Сталине, смогли вернуться из Сибири после смерти диктатора на родину, не приходится сомневаться и в том, что чеченцы, крымские татары, калмыки и другие серьезно пострадали в результате желания Сталина наказать целые группы за преступления отдельных лиц.

В мае 1945 года на большей части Восточной Европы один жестокий диктатор сменился другим, и эта суровая действительность неизбежно оказывала влияние на многих выживших узников Освенцима, которые пытались вернуться домой. Первоначально у Линды Бредер15 создалось положительное впечатление от советской оккупации. В конце концов, именно эти люди победили нацистов, освободили лагеря и остановили массовое истребление евреев. 5 мая, когда Линду, наконец, освободили из лагеря к северу от Берлина – ее определили туда после двух с половиной лет в Освенциме, – солдаты Красной Армии вели себя «очень дружелюбно» по отношению и к ней, и к другим узникам. Несчастным помогли найти новую одежду, чтобы можно было выбросить ненавистные полосатые робы, которые они так долго носили, – солдаты просто отвели их в ближайший немецкий дом и сказали, что они могут брать все, что захотят. Когда Линда и несколько других бывших заключенных словацких евреев прошли мимо хозяйки и начали искать одежду, испуганная женщина, жившая в том доме, закричала: «Никакой СС! Никакой СС!». Но они открыли платяной шкаф и обнаружили несколько эсэсовских форм – очевидно, хозяйка дома была замужем за эсэсовцем. В результате, они «обчистили» весь дом, выбросив ватные одеяла и другое имущество из окна и забрав всю одежду, в которой нуждались. Линда Бредер утверждает: они и пальцем не тронули женщину, – хотя и признается, что одна «сильная девочка» действительно «схватила ее и кричала на нее».

Линда думала только о возвращении в Словакию; другие мечтали о новой жизни в Америке или Израиле, но ее единственное желание состояло в том, чтобы вернуться домой. И она начала свой долгий путь через опустошенную войной Европу, где железные дороги были разбиты, а автомобильные шоссе – разрушены, и компанию ей составили несколько других словаков, узников лагерей. В Берлине они стали свидетелями того, как немецкие военнопленные ровняли землю и засыпали гигантские выбоины. Вид представителей «расы господ», принужденных заниматься физическим трудом, так взволновал Линду и других женщин, что они спросили у надзиравшего за работой красноармейца разрешения заговорить с немцами. Он разрешил, и все женщины начали насмехаться над ними, крича: «Быстрее! Быстрее! Шевелись! Шевелись!» – а затем «стали толкать пленных». Именно в этот момент, а не во время «грабежа» дома, Линда Бредер наконец-то осознала, что ей больше никогда не придется бояться немцев. Никогда больше ее сердце не сожмется от ужаса перед «отбором», отчаянно желая, чтобы именно ее отобрали в группу тех, которым временно сохранят жизнь.

Выйдя за пределы Берлина, они продолжили идти пешком – никаких доступных видов транспорта не было. И вот, жарким летом 1945 года, когда они шли по пыльным дорогам центральной Германии, к ним подъехали красноармейцы и предложили подвезти их. Линда и другие женщины «очень испугались, потому что русские часто насиловали девушек». Но им отчаянно хотелось дать отдых натруженным ногам, и потому, несмотря на все опасения, они поднялись на борт грузовика с советскими солдатами. Но не успели они проехать и нескольких километров, как грузовик неожиданно остановился, и у них забрали почти все вещи. «Они украли даже те вещи, которые мы взяли у немцев, – говорит Линда Бредер. – Но, по крайней мере, нам сохранили жизнь».

Выброшенные на обочину, потеряв почти все имущество, они снова пошли вперед, лишь изредка отдыхая, когда удавалось немного подъехать на каком-нибудь поезде, пока, наконец, не добрались до Праги. Линда, как и многие другие женщины из их группы, нашли здесь убежище, но ее по-прежнему снедало желание вернуться домой, в Словакию, как можно скорее. И как только между Прагой и Братиславой, столицей Словакии, пустили один поезд в день, Линда смогла вернуться в родной дом в городке Стропков, на востоке страны. Наконец, после почти трехлетней разлуки с родиной, после депортации на товарных платформах, после лишений и страданий Освенцима и тягот возвращения с севера Германии, она достигла цели, о которой так долго мечтала – она стояла перед дверьми своего дома. Но случилось неожиданное: похоже, теперь в нем кто-то жил. Она постучала, и через несколько минут ей открыл русский или украинец. «Чего надо?» – грубо спросил он. «Я вернулась домой», – ответила она. «Вали туда, откуда пришла!» – рявкнул он и захлопнул дверь у нее перед носом.

Линда была в состоянии шока. Она пошла по центральной улице своего родного города и пока бродила, то совершила неожиданное открытие: все здания, которые раньше принадлежали ее друзьям и родственникам, теперь были заняты людьми из Советского Союза: «Когда я заглядывала в окна тех домов, у меня возникало чувство, что за мной пристально следят чужие глаза». Похоже, здесь остались только не-евреи, но многие из них когда-то хорошо относились к Линде и ее семье, и она все еще думала, что они, по крайней мере, обрадуются ее возвращению. Она ошибалась. «Я узнала одну женщину, – говорит Линда, – но она не подошла ко мне, чтобы сказать: «Рада вас видеть». Все старались держаться от меня подальше, словно я была заразная, или что-то в этом роде. Я уехала на следующий день и больше туда не вернулась. Возвращение домой оказалось худшим из всего пережитого. Это была настоящая катастрофа».