Поначалу членство в элитных войсках дало возможность Оскару Гренингу получить место бухгалтера в администрации СС. Должность его не слишком разочаровала: «Я же канцелярский работник. Мне подходило такое дело, которое сочетало и солдатскую жизнь, и административную работу». Он проработал бухгалтером год, до сентября 1942 года, когда пришел приказ, что годные к строевой службе, здоровые члены СС, работающие в центрах выдачи зарплат, должны быть переведены на более востребованную службу, с тем чтобы зарезервировать административную работу для возвращающихся с фронта раненых ветеранов: «Итак, в предвкушении того, что теперь мы вступим в боевое подразделение, около 22 человек явились с багажом и сели в поезд до Берлина. Было очень странно, потому что обычно приказы отправляли на место военных сборов, но тут этого не произошло».

Гренинг и его товарищи явились в один из экономических отделов СС, расположенный «в прекрасном здании» в столице. Затем их направили в конференц-зал, где к ним обратились несколько офицеров СС высокого ранга: «Мы выслушали лекцию о том, что обязаны слушаться приказов, что нам доверили задачу, выполнять которую будет нелегко. Нам напомнили, что мы давали клятву верности под девизом «Моя преданность – это моя честь», и что мы должны доказать эту преданность, выполняя поставленную перед нами задачу, детали которой узнаем позже. Затем низший по званию эсэсовец сказал, что мы обязаны соблюдать полное молчание об этом деле. Это совершенно секретно, поэтому ни родственникам, ни друзьям, ни товарищам или кому угодно, кто не состоит в подразделении, ничего об этом говорить нельзя. Поэтому нам пришлось каждому отдельно выйти вперед и подписаться под своими обязательствами».

Тут же, во внутреннем дворе здания, компанию прибывших разбили на меньшие группы, им выдали индивидуальные назначения, развезли на разные вокзалы Берлина и посадили на поезда. «Мы ехали на юг, – говорит Оскар Гренинг, – в направлении города Катовице. И командир нашей группы, у которого были бумаги, приказал нам явиться к коменданту концентрационного лагеря Освенцим. Об Освенциме раньше я никогда не слышал».

Они прибыли поздно вечером и были направлены военной полицией в основной лагерь, где явились в центральное административное здание и были размещены на «временных» койках в казармах СС. Местные эсэсовцы встретили их дружелюбно и приветливо. «В казармах нас спросили: “Вы уже что-нибудь поели?” Мы не ели, так что нас накормили». Гренинга удивило то, что к основному пайку СС, состоявшему из хлеба и колбасы, здесь предоставлялась дополнительная еда: консервы из сардин и банки маринованной сельди. Кроме того, у новых друзей оказались ром и водка, они выставили выпивку на стол со словами: «Наливайте сами». «Что мы и сделали с большим удовольствием. На вопрос: “Что это за место?” нам ответили, что мы все узнаем сами, что это концентрационный лагерь особого типа. Неожиданно дверь открылась, кто-то крикнул: “Транспорт!” Двое или трое вскочили и выбежали».

Выспавшись, Гренинг и другие новоприбывшие еще раз явились в центральное административное здание СС. Несколько старших офицеров СС опросили их о жизни до войны: «Мы должны были рассказать, что мы делали, кем работали, какое у нас образование. Я сказал, что был банковским служащим и хотел бы работать в администрации. Один из офицеров сказал: “О, мне такой нужен”. Он отвел меня в помещение, где хранились деньги заключенных. Мне сказали, что, когда узники получали номер, их средства регистрировались здесь, а выходя, они забирали деньги обратно».

До сих пор Гренингу казалось, что это «нормальный» концентрационный лагерь, разве что с улучшенными пайками для эсэсовцев. Но начав выполнять свою задачу по регистрации денег заключенных, он впервые узнал о дополнительной, «необычной» функции Освенцима: «Люди [работавшие в бараках], дали нам понять, что эти деньги не возвращались заключенным. С евреями, доставленными в лагерь, обходились иначе. Деньги отбирали у них без возврата». Гренинг спросил: «Это имеет отношение к «транспорту», который прибыл ночью?» И его коллега ответил: «А ты что, не знаешь? Вот так здесь все и происходит. Евреи прибывают эшелонами, и если они не годятся для работы, от них избавляются». Гренинг настойчиво пытался выяснить, что же на самом деле означает «избавиться», и когда ему разъяснили, он был поражен: «Такое вообще невозможно представить. Я смог это полностью уяснить только когда караулил вещи во время сортировки. Если вы спросите меня, что я испытал, то это было такое потрясение, которое в первый момент не можешь даже взять в толк. Но вы не должны забывать, что не только с 1933 года [времени прихода Гитлера к власти], но и до того времени пропаганда, которую я еще мальчиком впитал из газет, радио, всей своей среды, учила нас, что евреи были причиной Первой мировой, и к тому же «нанесли предательский удар в спину» в конце войны. И что они же были виновниками нищеты, в которой оказалась Германия. Мы были убеждены в том, что против нас существует мировой заговор еврейства. Вот эта идея и была реализована в Освенциме: необходимо исправить то, что случилось в Первую мировую войну – а именно то, что евреи ввергли нас в нищету. Враги внутри Германии должны быть уничтожены – истреблены все поголовно, если так надо. И между этими двумя битвами – открытой, на линии фронта, и здесь, в тылу – нет абсолютно никакой разницы: мы уничтожали именно врагов».

Странное впечатление от встречи с Оскаром Гренингом сегодня и от его слов, в которых он пытается объяснить то время в Освенциме. Ему за восемьдесят, и сейчас он рассуждает так, словно то был другой Оскар Гренинг – тот, кто служил в Освенциме 60 лет назад. И в том, что касается того, «другого» Гренинга, он теперь может позволить себе горькую правду. Он защищается от ответственности за участие в процессе массового уничтожения людей, постоянно ссылаясь на власть пропаганды и влияние ультранационалистической атмосферы в семье. Только после войны он столкнулся с другим мировоззрением, поставившим под сомнение нацистскую теорию «мирового еврейского заговора» и роли евреев в Первой мировой войне. И тут возник уже «новый» Оскар Гренинг, готовый смотреть на вещи, как полезный гражданин современной демократической Германии.

Нельзя сказать, что Гренинга оправдывают слова «действовал согласно приказам». Он не производит впечатления бездумного автомата, который будет следовать любым командам. Когда его спросили, согласился бы он убивать «арийских» детей, он абсолютно отверг это предположение. Его поведение опровергает представление некоторых историков о том, что СС довели дрессировками до настолько звероподобного состояния, что они убивали любого, на кого им укажут. Нет, Гренинг действовал не на таком примитивном уровне. Да, он утверждает, что был под мощным воздействием пропаганды тех лет, но, тем не менее, во время войны он сделал свой собственный выбор, и не один раз. Он продолжал служить в Освенциме не только потому, что ему приказали, а потому, что, взвесив предоставленные ему доводы, решил, что программа массового истребления правильна. После войны он оспаривал точность предъявленных против него свидетельских показаний, но не утверждал, что действовал так, как действовал, потому что был чем-то вроде робота. Всю жизнь он был уверен, что поступал «правильно»; просто то, что было «правильным» тогда, стало «неправильным» сегодня.

Такой механизм психологической адаптации не стоит воспринимать с излишним цинизмом. Конечно, Гренинг мог выбрать другой путь. Он мог отвергнуть людоедские ценности окружающего его общества и сопротивляться. Он мог дезертировать из Освенцима (хотя нет ни одного свидетельства того, что кто-либо из эсэсовцев отказался служить в лагере по моральным причинам). Но так поступить мог бы лишь редкий человек. А что самое существенное, почти пугающее, в Оскаре Гренинге – то, что он абсолютно обычный, ничем не примечательный человек. Отсидев несколько лет в тюрьме, как военный преступник, он получил должность управляющего по кадрам на стекольной фабрике, где и проработал до пенсии. Единственным ненормальным отклонением в жизни Гренинга, предельно нормальной во всех остальных отношениях, было время, которое он провел на службе в Освенциме.