— Вы желаете! Вы приказываете! О моя горлица, вы говорите таким тоном, словно король, повелевающий со своего трона. А что вы скажете, если я откажусь?

— Если вы откажетесь, то не пройдет и суток, как вас расстреляют по моему приказу.

— Видали вы что-нибудь подобное! Так не с госпожой ли регентшей я имею честь говорить?

— Вы правы, сударь.

Услышав такой ответ, метр Жак залился нервным смехом, а его подчиненные, увидев, что их предводитель от хохота не может перевести дыхание, приблизились, чтобы разделить его веселье.

— Ой, — покатываясь от смеха, произнес он, когда они снова заняли прежние места, — я больше не могу! Мои бедные братья-кролики, вы только что очень удивились, не так ли, когда барон де ла Ложери, сын известного вам Мишеля, нам объявил, что является лучшим другом Генриха Пятого. Но то, что я услышал сейчас, посерьезнее этого и просто нечто невероятное! Даже в самых смелых мечтах невозможно представить: известно ли вам, кто этот симпатичный юный крестьянин, которого вы могли бы принять за кого угодно, а я так просто-напросто посчитал переодетой любовницей господина барона? Так вот вы ошиблись, и я вместе с вами: этот юный незнакомец не более не менее как мать нашего короля!

По рядам мятежников прокатился ропот недоверия.

— А я клянусь, — воскликнул Мишель, — что вам сказали правду!

— О! Хорош свидетель, нечего сказать! — воскликнул в свою очередь метр Жак.

— Уверяю вас… — прервал его слова Малыш Пьер.

— Нет, — перебил его метр Жак, — это я вас должен уверить, моя прекрасная странствующая дама, что если через десять минут, отпущенных ему на размышление, ваш оруженосец не выполнит то, что является для него единственным путем к спасению, он отправится к своим праотцам… Пусть побыстрее выбирает: кошелек или веревка. Чего-чего, а веревок у нас предостаточно!

— Но это же подлость! — воскликнул Малыш Пьер вне себя от гнева.

— Взять его! — приказал метр Жак.

Четверо мятежников вышли из толпы, чтобы выполнить приказ.

— Посмотрим, кто из вас посмеет поднять на меня руку!

Триго, до которого не сразу доходил смысл слов и жестов, не остановился.

— Ах, вот как! — продолжал Малыш Пьер, отпрянув на шаг, когда до него дотронулась грязная рука, и быстрым движением сорвал с себя шляпу и парик. — Как! Неужели среди всех этих бандитов не найдется ни одного солдата, кто бы мог меня узнать? Как! Неужели от меня отступился Бог и оставил на милость разбойников?

— О нет! — раздался голос за спиной метра Жака. — Пришел тот, кто скажет этому господину, что его поведение недостойно человека, носящего кокарду, белый цвет которой свидетельствует об отсутствии на ней пятен.

Метр Жак поспешно обернулся, успев уже поднять свой пистолет на вновь прибывшего; бандиты тут же выхватили оружие, и Берта — ибо это была именно она — шагнула в толпу, плотным кольцом окружившую двух пленников с наставленными на них ружьями.

— Волчица! Волчица! — шепотом произнесли несколько подручных метра Жака, узнав мадемуазель Берту.

— Что вам здесь надо? — воскликнул предводитель бунтовщиков. — Вы разве не знаете, что я не признаю за вашим отцом власти, какую он хотел бы распространить на мой отряд, и отказываюсь вступать в его часть?

— Замолчите, глупец! — приказала Берта.

И, устремившись к Малышу Пьеру, она опустилась перед ним на колено.

— Прошу прощения, — сказала она, — за всех этих невежественных людей, вас оскорблявших и угрожавших вам, той, кто имеет все права на то, чтобы ее почитали!

— О! Скажу вам честно, — радостным голосом произнес Малыш Пьер, — вы появились весьма вовремя! Если бы вы не подоспели, нам бы плохо пришлось, а вот этот несчастный юноша обязан вам не чем иным, как своей жизнью, ибо эти господа уже вознамерились его повесить — ни больше и ни меньше, — а меня пообещали отправить для компании вместе с ним.

— Бог мой! Все было именно так, — подтвердил Мишель (Обен Куцая Радость, увидев, какой оборот принимали события, успел уже поспешно развязать его).

— Но мне кажется, — с улыбкой произнес Малыш Пьер, указывая на Мишеля, — что этот молодой человек вполне заслужил, чтобы к нему проявила сочувствие какая-нибудь добрая роялистка, вроде вас.

Берта в свою очередь улыбнулась и опустила глаза.

— Вот вы и займетесь им вместо меня, — продолжал Малыш Пьер, — надеюсь, что вы не станете на меня сердиться, если я поделюсь своим мнением о нем с вашим отцом, чтобы выполнить обещание, которое я ему дал.

Берта низко склонила голову, чтобы поцеловать руку Малыша Пьера, и никто не заметил, как зардели ее щеки.

А тем временем, бормоча на ходу слова извинения, к ним подошел метр Жак, смущенный проявленной им оплошностью.

Несмотря на глубокую неприязнь, которую ему внушал этот человек, Малыш Пьер понял, что из политических соображений ему не стоит показывать свои чувства, за исключением досады.

— Вы, возможно, руководствовались самыми благими намерениями, но методы, какими вы их претворяли в жизнь, достойны всякого порицания и могут привести лишь к тому, что мы прослывем бандитами с большой дороги, какими были в прошлом соратники Иегу. Я надеюсь, что впредь это не повторится.