— Но что же такое тогда свобода, господин Мишель?

— Свобода, милейший Куртен, есть отказ каждого человека от собственной независимости во имя общего блага. Весь народ, как и отдельный гражданин, черпает свободу из общего источника независимости; мы обладаем свободой, Куртен, но лишены независимости.

— Эх! Я в этом не разбираюсь, — отвечал Куртен. — Я мэр и землевладелец, у меня две лучшие гончие маркиза, Позумент и Аллегро, и я их не отпущу. Пускай, если ему угодно, он придет за ними, а я тогда у него спрошу, что он будет делать на сборищах в Торфу и в Монтегю.

— Что ты хочешь этим сказать?

— О! Мне все ясно.

— Может быть, но мне-то неясно.

— А вам без надобности, вы же не мэр.

— Да, но ведь я здешний житель, и мне хочется знать, что происходит вокруг.

— Что тут происходит, заметить нетрудно. Господа опять что-то замышляют, вот что происходит.

— Господа?

— Ну да, дворяне! То есть те, что… Ладно, умолкаю, хотя вы-то не из этих дворян.

Молодой человек вспыхнул до корней волос.

— Так ты говоришь, Куртен, дворяне что-то замышляют?

— А зачем бы им иначе устраивать сборища по ночам? Собирались бы они, бездельники, днем, чтобы поесть и выпить, — так на здоровье, это разрешается, и власти ничего не имеют против; но если люди собираются по ночам, у них явно недобрые намерения. Так или эдак, но пусть ведут себя смирно! Я с них глаз не спущу. Я здешний мэр, и если это не дает мне права задерживать собак, то зато позволяет отправлять людей за решетку. Я знаю, так написано в Кодексе.

— Говоришь, маркиз де Суде посещает эти собрания?

— Ясное дело, как же ему их не посещать, этому старому шуану, бывшему адъютанту Шаретта! Пусть только явится сюда и потребует обратно своих собак, да, пусть только явится, я пошлю его в Нант вместе с его Волчицами! Пускай девицы там объяснят, с чего это у них появилась привычка носиться по лесу ночью.

— Но, Куртен, — сказал Мишель с живостью, причину которой нетрудно было угадать, — ты же сам говорил: если они ночью носятся по лесу, то только затем, чтобы оказывать помощь бедным больным.

Куртен отступил на шаг и со свойственным ему смешком указал пальцем на молодого хозяина:

— Эге! Вот я и поймал вас!

— Поймал меня? — покраснев, вымолвил молодой человек. — На чем же ты меня поймал?

— Вы к ним неравнодушны.

— Я?

— Да, да, да… О! Я вас за это не осуждаю, совсем напротив: они хотя и барышни, однако, спору нет, прехорошенькие. Полноте, не краснейте. Вы же не в семинарии учились, вы не священник, не дьякон, не викарий, вы красивый двадцатилетний юноша. Приступайте к делу, господин Мишель; если вы придетесь им не по вкусу, в то время как они сами пришлись по вкусу вам, значит, вкус у них чересчур пресыщенный.

— Но, мой дорогой Куртен, — ответил Мишель, — если даже предположить, что ты сказал правду — а это не так, — то разве я знаком с ними? Разве я знаком с маркизом? Разве можно просто встретиться с двумя девушками, сидящими верхом на лошадях, а потом вдруг явиться к ним в гости?

— Ах, да, понимаю, — с ухмылкой заметил Куртен. — У них ведь в кармане ни су, а замашки большие. Тут нужен какой-нибудь случай, повод, предлог. Думайте, господин Мишель, думайте; вы человек ученый, говорите по-латыни и по-гречески, изучали Кодекс — вы должны найти выход.

Мишель покачал головой.

— Так! — сказал Куртен. — Вы думали и не придумали.

— Я этого не говорил, — живо отозвался молодой барон.

— Верно! Вы не говорили, зато я скажу… В сорок лет человек еще не так стар, чтобы не помнить время, когда ему было двадцать…

Мишель стоял молча, опустив голову: он чувствовал на себе сверлящий взгляд крестьянина.

— Ну что, так и не придумали никакого повода?.. А я вот придумал.

— Ты?.. — воскликнул молодой человек, встрепенувшись.

Но тут же спохватился, что выдал свои самые сокровенные помыслы.

— С чего это, черт возьми, ты взял, будто мне хочется в замок? — спросил он, пожав плечами.

— А повод, — продолжал Куртен, словно его хозяин не попытался только что все отрицать, — а повод вот какой…

Мишель сделал равнодушное и рассеянное лицо, однако весь ушел в слух.

— Вы говорите папаше Куртену: «Папаша Куртен, вы заблуждаетесь насчет ваших прав, вы не вправе задерживать собак маркиза де Суде ни как мэр, ни как землевладелец; вы имеете право на возмещение убытков, но об этом возмещении можно договориться полюбовно». А на это папаша Куртен вам отвечает: «О! Когда имеешь дело с вами, господин Мишель, всякие подсчеты ни к чему, все мы знаем вашу щедрость». А вы на это говорите: «Куртен, собак ты отдашь мне, а остальное уж мое дело». Я отвечаю: «Вот вам собаки, господин Мишель. Что до возмещения убытков, то тут, ей-Богу, дело можно уладить одним-двумя золотыми, никто не требует смерти грешника». И тогда, знаете ли, вы пишете записочку маркизу. Вы нашли собак и отсылаете маркизу, думая, что он о них беспокоится; по вашему приказу Рыжик или Ласка отведут их в замок. Тут уж ему нельзя будет не поблагодарить вас и не пригласить к себе… А может, даже для верности вам бы надо отвести их самолично.