Господи, неужели я действительно через несколько часов умру?

От неожиданно резко нахлынувшего осознания скорой смерти тело сковал дикий, первобытный страх. В глазах потемнело, стало трудно дышать, а сердце забилось с бешеной скоростью. На что я по собственной воле подписалась?! «А может, отказаться? — мелькнула в голове паническая мысль. — Кто знает, когда будет этот прорыв? Зачем я лишаю себя шанса прожить хотя бы еще несколько дней? Зачем умирать именно сегодня? Вдруг…»

Нет. Скрипнув зубами, я с усилием взяла себя в руки. Никаких «вдруг» не будет. И, черт возьми, у меня есть хотя бы небольшой, но шанс не погибнуть во время обряда. А это куда лучше, чем гарантированная смерть во время прорыва. Так что гори оно все синим пламенем!

Неожиданный стук в дверь заставил меня резко вздрогнуть и вернуться в реальность. Быстрый взгляд на часы показал, что до завтрака еще далеко. Так неужели это уже пришли за мной?!

Ладони мгновенно покрылись холодным липким потом. Недавняя решимость, которую удалось вернуть с таким трудом, вновь пропала.

— Войдите! — срывающимся голосом откликнулась я, с трудом покидая кровать.

Дверь незамедлительно открылась, и из моей груди вырвался невольный облегченный вздох: на пороге стояла мадам Эльза.

— Доброе утро, мадемуазель Элена, — чинно поприветствовала гофмейстерина, вплывая в комнату. — Вижу, вы уже проснулись?

— Д-доброе, ваше высокопревосходительство, — выдавила я и запоздало изобразила книксен.

Из-за испуганной дрожи в коленях он оказался далек от идеала, что тотчас с неудовольствием отметила и мадам, сообщив:

— Похоже, с обучением и усвоением пройденного материала у вас явные проблемы.

— Это верно, — пробормотала я, почему-то сразу вспомнив институт.

— Что ж, в таком случае решение напрашивается само собой: вам необходимо больше тренироваться, — безапелляционно заявила ее высокопревосходительство. После чего направилась на привычное место к окну, приказав: — Вставайте к зеркалу, мадемуазель Элена. Двадцать книксенов и двадцать реверансов.

— Мм-м, — протянула я, не двигаясь с места и подбирая слова для отказа.

Заниматься приседаниями в последние часы перед возможной смертью никакого желания не было.

Не увидев реакции на свои слова, гофмейстерина удивленно приподняла брови, и я выпалила:

— Ваше высокопревосходительство, понимаете, через несколько часов я, скорее всего, умру! О каких занятиях сейчас может идти речь?

Однако сие откровение мадам Эльзу не тронуло.

— Мадемуазель Элена, умирать тоже надо с достоинством, — наставительно проговорила она. — Этикет — вещь, необходимая во всех случаях, так что вставайте к зеркалу. А пока вы приседаете, я расскажу вам о смерти.

Не зная, что возразить на подобное заявление, я покорно подошла к зеркалу и начала механически выполнять книксены. А ее высокопревосходительство приступила к лекции:

— История, которую я вам расскажу, достаточно давняя, но весьма поучительная. Двум дворянам, обвиняемым в нескольких убийствах, на суде был вынесен смертный приговор. Так вот, первый, граф Керадэн, принял смерть как полагается, высоко подняв голову, а второй, барон Шенгур, визжал и до последнего момента просил помиловать его. И что вы думаете?

— Кого-то помиловали? — приседая в очередном полупоклоне, без особого энтузиазма предположила я.

— Нет, конечно! — Гофмейстерина фыркнула. — Их обоих, разумеется, казнили. Но графа все мы запомнили как человека достойного, а на могилу барона до сих пор хочется только плюнуть.

Я недоуменно взглянула на свою мучительницу. В чем тогда мораль этой истории, если их обоих убили? Заметив мое искреннее недоумение, ее высокопревосходительство вздохнула и пояснила:

— Достоинство, мадемуазель Элена, оно не в крови, оно в душе. И даже если вам предстоит встреча со смертью, нужно смотреть на нее прямо, принимая как неизбежность, и не опускаться до униженного вымаливания пощады. Необходимо научиться держать лицо в любых ситуациях, и этикет в этом как раз поможет.

Рассуждения гофмейстерины я слушала с изрядной долей скепсиса и не удивилась бы, если бы эта «высокопревосходительная» мадам в прошлой жизни каким-нибудь самураем оказалась. Уж слишком философия жизни и смерти у них была сходная, максималистская.