Народ мог в любой момент беспрепятственно ходить в поместье, не по разрешению нынешних владельцев, а просто по установившемуся обычаю и по небрежению — в целости не осталось ни одной изгороди.

— Я помню, когда мы сюда приходили еще ребятами, — сказал Лестер, оборачиваясь взглянуть на старый особняк, мрачный и обветшалый, с разбитыми окнами, двери которого, поскрипывая, качались на ветру, — тогда еще дом был великолепным. А теперь — только посмотрите на него.

— Старик умер, — отозвался Роланд. — А его родня уже много лет дерется за владение.

Лесная полоса была длинной и узкой, со всех сторон ее окружали поля. Между деревьями петляла старая тропа, твердая и утоптанная в летнюю засуху, а в зимние дожди совершенно непролазная.

— А вот дерево, на которое мы всегда лазили. — Лестер подошел к старому грабу и похлопал его по стволу. — Вот еще и ступеньки сохранились. Ну как, Элиза? Полезешь первой?

Она засмеялась, и его взгляд на мгновение задержался на ее лице.

— Помню, как она однажды застряла в ветвях, — заметил Роланд. — Я пытался ее снять, а она визжала изо всех сил и кричала, что не хочет, чтобы я снимал, а хочет, чтобы это сделал ты.

— Да, помню, — задумчиво проговорил Лестер, все еще не спускавший с Элизы глаз. — Я все-таки ее снял, кстати, частью убеждениями, частью грубой силой. После этого она вцепилась мне в руку и так и держалась всю дорогу до дома. Ты помнишь, Элиза?

Она слегка покраснела и кивнула.

— Это, наверное, было еще до того, как началась полоса невезения, и она стала всерьез меня ненавидеть. — Он вызывающе улыбнулся ей, но она ничего не ответила.

Они двинулись дальше, и Элиза сказала:

— Я помню, как ходила гулять с вами. Я слушала, о чем вы болтали, пыталась понять, но это было просто непостижимо для меня!

— Ничего удивительного, — сказал Роланд. — Если я правильно помню, мы большей частью обсуждали политику и философию, да, Лестер?

Тот кивнул:

— Нам в те времена казалось, что мы знаем ответы на все вопросы. И я помню, как она, — тут он указал на Элизу, — все время смотрела на нас снизу вверх и спрашивала: «А что это?» или «А как это?» А мы, естественно, никогда не снисходили до ответа. А еще она всегда настаивала, чтобы идти между нами и держать нас за руки вот так. — Он схватил ее руку и сжал в своей. — И просила нас покачать ее. — Он усмехнулся Роланду. — А что, может покачаем, как в старые времена?

— Нет уж, Лестер, спасибо, — засмеялся Роланд. — Я из этого уже вырос, да и она тоже!

Элиза отняла свою руку у Лестера и засунула ее в карман куртки. Он негромко поцокал языком и сказал:

— Я-то подумал, что мы с тобой будем держаться всю дорогу до дома за руки, как раньше.

Элиза засмеялась, и он посмотрел на нее улыбаясь. Она тоже улыбнулась ему, чувствуя, как кровь ринулась вскачь по венам, и все ее эмоции вдруг проснулись от долгого, долгого сна. Ей показалось, что птичья песня зазвучала громче и солнце засияло ярче в чистом высоком небе.

— А твои родители все еще живут в Ньюкасле, Лестер? — спросил Роланд через голову Элизы, которая все еще шла посередине.

— Да. После того как я получил диплом, мне повезло — я нашел работу недалеко от дома, так что я жил вместе с ними.

— А Нина живет по соседству, да? Очень удобно!

— Очень, — подтвердил Лестер. Друзья обменялись улыбками.

Элиза резко взглянула вверх. Сгусток страха пронзил ее броню, как пуля.

— А кто это Нина? — спросила она, с ужасом ожидая ответа.

— Моя невеста, — ответил Лестер.

Когда они вернулись домой с прогулки, Элиза приготовила чай. Отец пришел из сада, и они чаевничали при свете камина. Девушка свернулась калачиком в своем любимом кресле, а мужчины вели разговор. Она не пыталась участвовать в нем. Вместо этого она смотрела на языки пламени, которые плясали и жадно лизали поленца, подброшенные в огонь ее братом.

На лице Элизы отражались грустные мысли. Она не могла понять, почему солнце, которое, как ей казалось, только начало всходить над миром, вдруг снова зашло окончательно и безвозвратно. Она чувствовала, что утратила что-то, чем она даже еще не владела, о чем даже не знала, и это чувство мучило ее.

Мужчины говорили об Альфреде Кингсе, дедушке Лестера.

— Значит, он позвал тебя, чтобы ты вытащил его фирму из этого хаоса? — говорил Гарольд. — Не знаю, в курсе ты или нет, но у твоего деда в здешних местах репутация старого мошенника.

Элиза подлила чаю отцу и взглянула на Лестера, вопросительно приподняв брови. Он кивнул, она наполнила чашку и подала ему, он улыбнулся ей, пробормотав слова благодарности. Девушка почувствовала, как сквозь нее прошла теплая волна, которая, она знала, была не от пламени, ревущего в печке и методично уничтожающего поленья.