Было одиннадцать часов вечера. Бой был в разгаре, создавая большой шум, но мы не впервые переживали такую бурную ночь. Мы хотели, отдохнув несколько часов, добраться на рассвете до Аугустенвальде, затем до Альтдамма, где в соответствии с полученным приказом из корпуса должны были перегруппировать остатки нашей дивизии.

Снег валил еще гуще. Уже несколько раз входил шофер, говоря, что пули рикошетят в стену. Я позволял им рикошетить, раз уж это им нравилось.

Рядом с нашим домом раздался мощный рев. О, мы знали этот трагический рев. Только танки могли реветь так сильно и глухо. Я прыгнул к двери. На въезде в поселок, как розовые языки, светились вылетавшие снаряды. Танки прошли уже пять километров леса!

На заснеженном горизонте было видно, как в небо повсюду взлетали букеты ночных цветов. Сотни грузовиков неслись в обоих направлениях. Колонна немецких машин, идя с автострады, шла прямо на танки противника. Другая колонна хотела любой ценой пройти против течения. Дорога была узкой. Пули отскакивали от стен и пробивали крыши машин. Отсвет пожаров и взрывов был такой, что было светло как днем.

Но не было ни малейшего сомнения, что скоро весь этот восточный базар будет разметен в клочья. Советские танки ломились в эту кучу, был слышен их ужасный рев.

В своей машине мне удалось пробраться к заснеженным полям. Проехав по ним, мы добрались до автострады раньше русских. Позади нас были сплошные розовые сполохи, выстрелы и разрывы снарядов советских танков. Какое сопротивление могла оказать им эта смешанная и суматошная орда врачей, шоферов, поваров и писарей, бежавших наугад в ночи?

Большие грузовики штаба корпуса, почуяв неладное, исчезли четверть часа назад. Все остальное войско было обречено, без всякой надежды. Я бы не дал ни пфеннига за судьбу сотен машин, сгрудившихся в ложбине, куда яростно рвались танки Советов.

По автостраде протянулся этот все более и более ужасный горемычный кортеж. Десятки тысяч женщин и детей стояли в заторе в своих несчастных повозках, покрытые свежевыпавшим снегом. Некоторые из них растерянно смотрели в пылающие небеса. Они ждали. Скоро танки противника доберутся до них. Казалось, что они ничего не понимали. Глаза у них были пустыми. Волосы и полузакрытые глаза больше не шевелились.

Я прилег в одном заброшенном доме в нескольких километрах оттуда среди бесформенной груды солдат.

На рассвете я еще немного, насколько мог, прошел в сторону русских, чтобы подобрать кого-нибудь из своих солдат, кто, возможно, задержался из-за поломки транспорта. На автостраде все было тихо. Скорее всего, русские совершили обходной маневр, чтобы продолжить наступление наискосок через лес. Но эти леса вряд ли были проходимыми. Я с трудом представлял, как могут отважиться танки на то, чтобы пройти сквозь деревья, по этим песчаным лесным дорогам, настолько узким, что всего несколько противотанковых пушек могли бы наверняка приговорить их к уничтожению. И тем не менее советские танки должны были быть где-то поблизости. Но их не было на большой дороге.

В десять утра я прибыл в Аугустенвальде. Этот поселок находился на северо-западном выступе леса, в дюжине километров на восток от Штеттина. Он казался настолько защищенным лесным массивом, что подразделения армейского корпуса вчера вечером остановились там.

Я направился к генералу. Начальник штаба, полковник Бокельсберг, привязанный к своему телефону, делал мне отчаянные знаки. Он тыкал пальцем в карту по мере того, как докладывал. Затем он вытер лоб и сказал:

– Все кончено.

Но нам еще со времени боев у Днепра были знакомы эти дни, когда все рушится.

Грузовики корпуса армии были там, значит, ничего особенно катастрофического не было. В конце концов, я собрал в деревне часть наших солдат и офицеров. В лучших военных традициях уже повсюду пахло жареной домашней птицей, тщательно перевязанной на вертелах. Мы молодецки принялись вкушать ее.

Несколько пуль отрикошетили от фасадов. Одна из них, наиболее шальная, разбила стекло и впилась в перегородку.

– Мимо! – невозмутимо заметил майор Хеллебаут. – Кур стреляют.

Тридцать, сорок пуль просвистели около нас. Я позволил себе замечание:

– Я думаю, что много кур побили.

Каждый продолжил есть свою курицу.

Но на этот раз весь дом содрогнулся от разрыва снаряда.

Я продолжал настаивать, говоря, что и снарядами кур убивают, и передал соседу блюдо с сочными фруктами, найденными в банке в подвале сбежавшего хозяина.

Я немного приподнялся и увидел, как всюду бегали люди. Мы подошли к двери и увидели сильнейшую толкучку, беготню. Большие грузовики армейского корпуса спешно срывались с места, даже не снимая своих радиоантенн длиной в десять метров. Стреляли отовсюду. Пробегая мимо нас, солдаты кричали: