У одной из наших бельгийских медсестер три сына участвовали в боях. Все трое погибли одинаково геройски. Мать, так ужасно потрясенная, не захотела ни на минуту оставить свой пост: напротив, желая быть там, где пали ее ребята, она умолила меня разрешить ей выполнять свои воинские обязанности на первой линии. Среди этого свинцового урагана она помогала нашим раненым с такой отвагой, что была награждена Железным крестом.

Боевой пыл наших солдат был таким, что когда правый берег был оставлен, то честь обеспечить безопасность отхода в последнюю ночь была предоставлена валлонским волонтерам. После отхода всех частей им надо было продержаться три часа на железнодорожной насыпи, пока три дивизии не завершат отступление. Эти три дивизии насчитывали в общей сложности не более тысячи человек!

Битва за Штаргард – Одер длилась пять недель. За эти тридцать пять дней красные предприняли сто атак, потеряли огромное количество боевой техники, принесли в жертву более четырехсот танков, чтобы преодолеть тридцать пять километров, отделявших их от Штеттина.

Эта последняя ночь была в высшей степени патетична. Наши волонтеры при поддержке двух танков проявляли исключительно агрессивную активность. С левого берега реки батареи рейха обрушили на противника ураган снарядов.

Под их прикрытием остатки трех дивизий, увозя всю технику и свое вооружение, пробрались к Одеру, бесшумно добрались до первого моста, заняли позиции на другом берегу, замаскировавшись среди вороха досок, покрывавших первый полуостров.

Большой порт, освещенный пожарами, еще поднимал свои бетонные доки в семь-девять этажей, недоступные для советских снарядов. В своих мрачных подвалах, где размещались КП, на старых мешках, как в гетто, скучились тысячи гражданских русских и поляков.

У Штеттина Одер разделялся на пять рукавов. Только мост через первый рукав, самый широкий, должен был взлететь на воздух к концу ночи.

В три часа ночи каждое подразделение заняло свои позиции на новом участке. Наш первый взвод волонтеров, остававшийся до этого момента на связи в трех километрах за рекой, погрузился на два танка, которые довезли их до самого конца. Там они быстро сорвались с танков и как вихрь пересекли большой железный мост, с ужасным грохотом рухнувший за их спиной в кипящую воду.

Был рассвет. Рядом с нами в лужах оттепели лежали порыжевшие каркасы больших сожженных кораблей. С другой стороны залива Альтдамм вздымал в небо несколько своих красивых кирпичных колоколен. Вверх поднимались облака дыма.

Запоздалые немцы, проспавшие в руинах Финкенвальде и не знавшие об отступлении, прибыли на другой берег с оглушительным криком. Русские преследовали их по пятам. Те бросились в воду: некоторые добрались до нас вплавь, других поглотило течение.

Мы видели, как малыми группами русские подходили к Одеру, как бы боясь засады, однако битва закончилась. Через несколько часов артиллерия прекратила стрельбу с обеих сторон.

Светило солнце. Залив приносил нам запах моря. На конце железных балок у входа на мост, не оторванных взрывом, в тусклом свете маячили трое повешенных, мрачных и зеленых.

Между противником и нами остались только они, со своими белыми табличками, стекловидными глазами и распухшими, скрюченными фиолетовыми языками.

В конце марта 1945 года фронт на Одере был смят окончательно. В этот момент дивизии в Померании переформировывались между Штеттином и Пазевальком, под водным прикрытием Одера, катившего свою мощную массу, уже взволнованную весенними водами, между двух резко остановившихся армий.

Мы с растущим волнением слушали радио: пала Рейнская область, форсирован Рейн, занят Рурский бассейн, американские танки поднимались в направлении Касселя.

У нас в Ганновере было еще много валлонских солдат: новобранцы на обучении, выздоравливавшие раненые. Кроме этого, семьсот солдат из нашего артиллерийского полка и двести человек из саперного батальона в инструкторско-учебном лагере под Прагой, по всей видимости, тронулись в путь, направляясь к нам.

Я хотел быстро собрать всех. Я оставил своих людей и направился к нашей ганноверской базе, найдя этот район в относительном спокойствии. Прибытие союзников казалось населению лишь дальней перспективой, и об этом неприлично было говорить. Крейсляйтер Шпринге спокойно готовил свою свадьбу, назначенную на субботу, 31 марта. Но 29 марта американские танки совершили бросок на сто десять километров. Вечером они находились километрах в сорока от Везера. Еще бросок, и они будут утюжить мостовые Ганновера.

В Гронау, промышленном городе, где находилась еще наша казарма сборного пункта, оказалось невозможным эвакуировать наших раненых. Я взял на себя ответственность немедленно демобилизовать всех выздоровевших.

Оттуда я помчался к югу к населенному пункту Хольцминден: по приказу из комендатуры Ганновера там выставили на позиции, вооружив их фаустпатронами, двести молодых валлонских новобранцев. Эти мальчики пошли бороться с большевизмом, а не для того, чтобы их бросили навстречу американцам и англичанам.

Только после целого дня споров и пререканий было принято решение об их отступлении. Я смог погрузить их на поезд, подошедший в последнюю минуту на вокзал Гранау, привезший моих двести саперов и семьсот артиллеристов, и сразу же отправил полный состав в Штеттин.

Уже слышен был лай союзнических танков, пытавшихся форсировать Везер. Не следовало больше рассчитывать на то, что рейх будет сопротивляться на Западном фронте. Между американцами и Берлином была полная пустыня, ничто больше не вставало на пути янки. Автострады были пусты.