Шрифт:
— И что это за язык? — спросила я.
— Шведский, — рассеяно произнес он потирая переносицу. — По крайней мере язык, на котором шведы говорили в 950 году нашей эры.
— Круто! — сказала, пытаясь переварить все сказанной. — А мне надо будет учить его?
— Если ты хочешь угодить Хейкону. Он считает его единственным цивилизованным языком.
Эбен сунул телефон обратно в карман с гримасой на лице.
– Во всяком случае, он отправляет некоторых из своих людей для сбора охотников, прямо сейчас.
— Ван, это действительно важно? Почему?
– Я порезался, наклонив голову. Я думал…
– Эбен, ты слышал это? Несколько глухих ударов внизу?
Мгновение мы смотрели друг на друга. Затем, двигаясь как один, мы прыгнули к двери. Я была там первой, с моей превосходной супер скоростью; я открыла её, быстро спускаясь по лестнице.
Эбен врезался в моё плечо, когда я остолбенела в дверях кухни.
Зак лежал на полу словно труп, окруженный сверкающим морем скрепок. Задняя дверь была открыта. Куски клейкой ленты свисали с подлокотников пустого стула.
Глава 15
— Я в порядке, мам, — Зак протестовал, извиваясь на холодном полу. — Не суетись.
— Не двигайся, — приказала мама, толкнув его обратно твердой рукой в грудь на диван. — У тебя может быть сотрясение мозга.
— Я убью его, — прорычала я, мои руки поигрывали. — Я разорву его на куски.
— Нет. — Несмотря на не имеющиеся клыки, папа выглядел в два раза убийственнее меня. — Я собираюсь охотиться за ним и разорвать его на куски. Ты никогда не покинешь этот дом. Никто из вас, — добавил он, взглянув на Зака.
— Это не моя вина, оказалось, что он мог оторвать руки от стула и забрать меня с собой! — Зак протестовал с негодованием. — Почему я на земле?
— Это для твоей же безопасности, — сказала ему мама. — С этим сумасшедшим на свободе, мы не можем рисковать.
Эбен вернулся, объяснив это тем, что хочет “пообщаться со Старшими”. Он глянул на меня, приподняв бровь, и кивнул в сторону двери.
— Мы пойдем, и, ээ… - я не могла придумать оправдание, но в любом случае мои родители были слишком заняты Заком, чтобы заметить наш уход. Мы вернулись на кухню, и я закрыла дверь, чтобы нас не услышали.
— Что сказал Хэйкон? — спросил я.
— Много чего, и все нецензурно. Кажется, я теперь лишился его покровительства. — Эбен со вздохом опустился на стул. — Ну, по крайней мере, это худшее, что случилось со мной за ночь.
— Эй, — сказала я, рассеянно. — Мозг ушел!
Крышка бака была приоткрыта, и в воде не было зомбо рыбки-убийцы.
Всё тело Эбена застыло.
— Джейн, — сказал он очень спокойно, — не могла бы ты быть столь любезна и посмотреть свою кровную линию, и сказать, была ли рыба убита?
Я сосредоточилась, выискивая. — Нет, Мозг ещё там, — сказала я с облегчением.
Я могла чувствовать нить, которая связывала нас, растянувшись на расстояние. — Может быть, он погнался за Ваном. — Я пыталась икать глазами золотую рыбку, но всё, что я нашла, это черноту и впечатление толчка. Переключившись обратно к собственному виду, я была поражена ужасом в лице Эбена. — Эбен, что случилось?
Эбен выплюнул нечто, что могло быть древним Шведским, или могло быть диалектом Сомерсит, но это определенно было ругательством.
— Охотник украл её.
Я уставилась на него. — Охотник на вампиров украл мою золотую рыбку. — Это не имело больше смысла и во второй раз. — Что?
Эбен потрогал лицо руками.
— Его кровь ужасна на вкус, — сказал он приглушенно.
— Да? И что?
Он опустил руки, его лицо было очень бледное. — Он дампир.
— Океееееей.
Я вытащила кухонный стул и села напротив него. — Я думаю, это будет долгим. Ты имеешь в виду, дампир как гибрид человека и вампира?
Эбен уставился на меня. — Не надо так удивляться. Я читала, ты знаешь.
— Ну…да. Дампир — результат размножения вампира и человека. Они как полунежить, мы не можем переварить их кровь, отсюда вкус. — Губы Эбена скривились, как будто вкус крови Вана все ещё томился на его языке. — Они очень, очень редки — не только потому, что мы не очень, эм, плодородные, но и потому, что их создание запрещено Родом. Истоки этого будут представлять большой интерес среди Старейшин. Тот, кто несет ответственность, вскоре найдет их существование очень неприятным, на самом деле.