— Проклятье. — Она выбралась из его объятий, когда они, разомлевшие, лежали на кровати. Они проспали не менее получаса. Марк Эдуард удивленно приподнялся.

— Проклятье? Что это значит? — Он пытался сделать оскорбленный вид, растянувшись поперек кровати. Он был похож на очень длинного кота очень светлой окраски. Но она была уже в середине комнаты.

— Индейка! Я забыла! — Она пулей влетела в кухню, а он, откинувшись, лежал на кровати и ухмылялся. Но через минуту она вернулась, успокоившись.

— Ca va? [96]

— Oui, oui [97] . Я готовлю ее уже почти шесть часов, а она даже не подгорела.

— С ними всегда так, поэтому они и напоминают по вкусу солому. А почему, хотел бы я знать, всего лишь после трехнедельного пребывания в Штатах ты начала уже готовить индейку? — Дразня ее, он приподнялся, и она села рядом с ним на кровати.

— Я приготовила ее потому, что завтра День Благодарения, и я очень благодарна.

— Благодарна? За что? — Прежде чем лечь снова, он взъерошил копну ее с рыжеватым отливом волос, которые, распластавшись по плечам, изящно оттеняли нежные черты ее лица. — За что же ты так благодарна, прелестное дитя?

— Благодарна тебе за то, что живу здесь, в Штатах. — La vie est belle, mon amour [98] .

— Неужели? Тогда пойди открой пакет. — Он пытался сдержать улыбку.

— Ох, какой ты! — Она убежала в другую комнату и вернулась с коробкой, обернутой в бумагу коричневого цвета. — Что это? — Она была похожа на маленькую девочку в ожидании рождественского подарка, и он улыбнулся. — Qu'est-ce que c'est? [99] .

— Вскрой и посмотри! — Он получил не меньшее удовольствие, чем Шантал, когда, разорвав оберточную бумагу, она обнаружила невзрачного вида коричневую коробку. Он явно наслаждался своими проделками. Она сидела, уставившись на коробку, боясь открыть ее и растягивая удовольствие в предвкушении сюрприза.

— Это что-то для дома? — Она посмотрела на него своими громадными глазами, но он перевел свой взгляд, медленно скользя им по ее великолепной груди, пока она, сидя рядом с ним на кровати, голая, прижимала к себе подарок.

— Продолжай, глупышка… Посмотри, что там. — Она открыла верх и запустила руку в тонкую оберточную бумагу, чтобы выяснить, что там находится. И тут же отдернула руку, будто дотронулась до пламени, мгновенно поднеся ее ко рту.

— О, нет! Марк Эдуард!

— Да, мадемуазель?

— Ох… — Шантал снова запустила руки в бумагу, и пока она медленно, с особой осторожностью вытаскивала содержимое, ее глаза все больше расширялись. На этот раз она, почти задыхаясь от напряжения, извлекла все наверх и принялась нежно поглаживать мех. Это была великолепная, темно-коричневого цвета шуба из русского соболя.

— О, мой Бог.

— Давай-ка примерь ее. — Он взял шубу и осторожно накинул ей на плечи. Она просунула руки в рукава и застегнулась до самого подбородка. Шуба была скроена великолепно и превосходно смотрелась на ней, ложась мягкими линиями вокруг тонкой талии и узких бедер.

— Bon Dieu, ch'erie, que tu es belle [100] . Ты невообразимо прекрасна, Шантал. Моя дорогая! — Он смотрел со смешанным чувством трепета и исступления, как она кружилась, а полы шубы, слегка распахнувшись, приоткрывали ее босые ноги.

— У меня никогда не было ничего подобного. — Бросая взгляды то в зеркало, то на Марка, она не скрывала своего радостного изумления. — Марк Эдуард, это такой… такой, ни с чем не сравнимый подарок!

— Как и ты. — Не сказав больше ни слова, он пошел за бутылкой шампанского. Вернувшись с бутылкой и двумя бокалами, он поставил их на стол и обнял ее. — Отпразднуем, моя дорогая?

Она кивнула с сияющей улыбкой и снова погрузилась в его объятия.

— А что Марк делает сегодня вечером?

— Как обычно, деловые встречи. — Дина улыбнулась Ким. — У него масса клиентов сейчас из всей Европы. Я давно не вижу его.

За все время это было первый раз, когда она позволила Ким вытащить ее пообедать. За месяцы ее беременности после смерти Пилар Дина не появлялась нигде. Как всегда, они решили отправиться в «Трейдер Викс».

— Иисус, я должна признаться, как это хорошо, выбраться из дома. — У нее не было опасений, что она повстречает здесь Бена. Она знала, что он не любил подобные места.