Заметив справа еще одну дверь, я коротко стучу и вхожу. Навстречу мне идет генерал-майор гонведа [229] . Он не успевает вымолвить и слова.

– Полагаю, вы – комендант замка? Требую от вас немедленной капитуляции! Вы один будете ответственны за кровь, которая может напрасно пролиться, если вы откажетесь сдаться. Пожалуйста, потрудитесь принять решение сейчас же.

А я весьма спешу покончить с этим делом, потому что с площади до моего уха доносятся ружейные выстрелы и несколько пулеметных очередей. И я настаиваю, стараясь говорить убедительным тоном:

– Вы сами видите, что всякое сопротивление будет безумием. Мои солдаты уже заняли весь замок.

И это совсем не легковесное утверждение, должное всего лишь произвести впечатление на генерала. Я уверен, что моя «зондерко-манды» под командованием оберштурмфюрера Хунке, хладнокровие которого мне отлично известно, уже добралась до замка и захватила стратегические точки этого огромного здания. И в самом деле, венгр еще не успел опомниться, как Хунке уже входит в комнату: он сообщает мне, что большой двор и главные входы были заняты без боя, и спрашивает моих приказаний.

Теперь уже венгерский генерал пришел к решению, и, должно быть, принял его не с легким сердцем.

– Сдаюсь! – заявляет он печально. – Я немедленно прикажу своим войскам прекратить огонь.

Мы пожимаем друг другу руки, а затем уговариваемся, что солдатам, которые еще сражаются в саду, сообщим эту новость через венгерского офицера, сопровождаемого офицером из моей колонны. Пока генерал отдает свои распоряжения, я выхожу в коридор, чтобы провести небольшую инспекцию. По моему требованию меня сопровождают два венгра, которые состоят теперь при мне офицерами связи. К моему удивлению, личные покои регента пусты. Я узнаю, что он покинул замок за несколько минут до шести утра и перешел под защиту обергруппенфюрера СС [Карла] Пфеффер-Вильденбруха [230] . А его семья еще накануне обрела прибежище у папского нунция [231] . Во всяком случае, присутствие в замке адмирала Хорти ничего бы не изменило: наши планы имеют своей целью захват не его особы, а резиденции венгерского правительства.

Когда я высовываю голову в окно главного фасада, то над ухом у меня просвистывают несколько пуль. Я поспешно отскакиваю. Немного позже оберштурмфюрер Хунке сообщает мне, что не было возможности донести приказ о прекращении огня до некоторых венгерских позиций в садах замка на Дунайском склоне. Но двух выстрелов из «Пацерфауста», произведенных с верхних этажей замка, оказывается достаточно, чтобы объяснить солдатам, занимающим эти позиции, что лучше было бы сдаться.

В общем, операция длилась примерно полчаса. Теперь на горе снова царит покой. Обитатели окрестных кварталов могут продолжать мирный сон. По телефону я сообщаю о нашем успехе в штаб корпуса и слышу буквально вздох облегчения, издаваемый офицером на другом конце провода. Вероятно, эти господа лишь частично верили в успех моего замысла блиц-операции, основанной на факторе внезапности.

Немного позднее я принимаю донесения от групп, которые завладели министерствами обороны – там они встретили небольшое столкновение – и внутренних дел, которое сдалось сразу же.

Наши потери минимальны: всего 4 убитых и 12 раненых. Единственный по-настоящему серьезный бой завязался в садах, расположенных позади замка. Венгры потеряли 3 человек убитыми и 15 ранеными.

Все солдаты гонведа, дислоцированные на горе, сдают оружие, и мы сваливаем его в кучу на главном дворе. Однако я разрешаю офицерам сохранить свое. Затем я прошу их собраться в одном из залов первого этажа, где произношу небольшую импровизированную речь примерно такого содержания:

– Хочу вам напомнить, что уже много веков ни один конфликт не омрачал доброго согласия между Венгрией и Германией, – наши народы всегда сражались плечом к плечу против общих врагов. И даже теперь у нас нет никакой причины ссориться. Ставка в нынешней войне – это создание Новой Европы. А она не сможет быть построена, если не уберечь Германию от той катастрофы, что несут ей ее враги.

Вероятно, моим австрийским акцентом подчеркнут примирительный и дружеский смысл моих слов, ибо никто из венгерских офицеров не отказывается пожать мне руку. Сразу пополудни они уходят со своими людьми в будапештские казармы. На следующее утро они все явятся в Министерство обороны, чтобы принести клятву на верность новому правительству.

Согласно полученным приказам я размещаюсь со своими людьми в замке, а на важнейших точках горы выставляю сторожевые посты. Честно говоря, никогда бы не поверил, что однажды удостоюсь чести быть комендантом резиденции королей Венгрии. От этого на лице у старого лакея регента написана такая похоронная печаль, что Фёлькерзам не может удержаться от искушения и заказывает обильный обед. А дело в том, что сейчас у всех у нас проснулся волчий аппетит. С явной неохотой этот славный служака, состарившийся уже «при исполнении», приносит наконец весьма приличную еду, хотя, наверное, и не такую роскошную, как те яства, что подавались когда-то в этом замке, скажем, в эпоху прекрасной императрицы Елизаветы, главы австро-венгерской монархии [232] . Вечером все мои офицеры собираются на ужин в большой столовой. Нас всех переполняет радость и энтузиазм, тем более что последние новости с фронта определенно обнадеживают. И поэтому мы можем весело отпраздновать наш успех: благодаря нам в последний момент удалось отвести от нашей армии в Венгрии настоящую катастрофу.

На следующее утро мне объявляют, что пришел новый венгерский министр обороны Его Превосходительство [генерал Кароль] Берегфи, желающий выразить благодарность от имени нового венгерского правительства [233] . Я отвечаю ему, что счастлив, сумев достигнуть своей цели после такой краткой борьбы и в особенности – предотвратив какой-либо урон чудесным зданиям дворца. Я с ужасом думаю, какие непоправимые разрушения произвела бы 650-милиметровая мортира, если бы волю дали этому зверю Бах-Зелевски. Мы также уславливаемся, что похороны для погибших венгров и немцев будут общими.