Во многих житейских вопросах он был сдержан до робости, скромен до застенчивости и порой рассеян до комизма. Ему было совершенно чуждо напускное важничанье и тщеславие научных светил и знаменитостей второй величины. Скромность Ньютона проявлялась и в научной сфере. Достаточно вспомнить, как долго он не решался публиковать свои открытия, как собирался уничтожить некоторые из глав «Начал». «Я только потому стою высоко, — говорил Ньютон, — что стал на плечи гигантов». Он прекрасно понимал ничтожную малость известного в сравнении с областью неизведанного и ясно видел, что любое новое открытие порождает новые вопросы, новые неизвестные величины. Незадолго до смерти Ньютон сказал: «Я не знаю чем кажусь миру. Но самому себе я кажусь похожим на мальчика, играющего на берегу моря и радующемуся, когда ему удалось найти цветной камешек или более других красивую раковину, тогда как великий океан истины расстилается перед ним по-прежнему неисследованным».

Доктор Пембертон, познакомившийся с Ньютоном, когда тот был уже стар, не мог надивиться скромности этого гения. По его словам, Ньютон был чрезвычайно приветлив и не имел ни малейшей напускной эксцентричности или выходок, свойственных иным «гениям». Он отлично приспосабливался к любому обществу и никогда не проявлял ни малейшего признака чванства. «Что всего замечательнее, — говорит Пембертон, — и что меня сразу очаровало и изумило: ни его весьма престарелый возраст, ни его всемирная слава не сделали его упрямым в своих мнениях. Мои замечания о его «Началах» он всегда принимал с величайшей добротой, и они не только не производили на него неприятного впечатления, но, наоборот, публично выказывал мне свое расположение». Но зато и в других Ньютон не любил высокомерного авторитетного тона, и особенно не терпел насмешек над чужими убеждениями.

Наружность Ньютона не представляла ничего выдающегося (рис. 5.3). Был он среднего роста, в молодости хорошо сложен, но в старости потучнел. Его глаза выражали ум и проницательность.

Рис. 5.3. Исаак Ньютон

Одевался всегда просто и аккуратно. У него всегда было хорошее здоровье до восьмидесятилетнего возраста. Он никогда не носил очков и потерял только один зуб в продолжение всей жизни. «Ньютон, — писал Фонтенель, — страдал много только в последние двадцать дней жизни. Решили, что у него в мочевом пузыре камень и что он не сможет выздороветь. В жестоких припадках болезни он никогда не испускал ни одного возгласа и не подавал никакого знака нетерпения, только на лице появлялись капли пота. Когда же он имел несколько минут покоя от своих страданий, то он улыбался и говорил со своей обыкновенной веселостью.

До этого времени он всегда читал или писал по несколько часов в день. В субботу 18 марта, утром, он еще читал газеты и долго беседовал с доктором Мэдом, знаменитым медиком, и обладал совершенно всеми своими чувствами и умом, но вечером потерял уже сознание и более не возвращался к нему, как будто способности его души совсем уже угасли, а не только ослабли. Он умер 20 марта 1727 г. восьмидесяти пяти лет от роду. Его тело было выставлено на парадном месте в Иерусалимской камере, откуда оно было отнесено на место, где погребаются знаменитые люди, а иногда и коронованные особы… Тело было зарыто подле входа на хоры [в Вестминстерском аббатстве]. Родственники Ньютона на его могиле воздвигли величественный памятник, на котором была написана эпитафия, заканчивающаяся словами: «Пусть смертные гордятся тем, что существовал человек, который оказал много чести человечеству». На статуе, воздвигнутой Ньютону в 1755 г. в коллегии Троицы в Кембридже, помещена надпись из Лукреция: «Разумом превосходил род человеческий».

«Несовершенными средствами человеческой речи, — говорил академик С. И. Вавилов, — нам хочется выразить кратко значение дела Ньютона в истории человеческой мысли, а также исключительность, аномальность самой личности Ньютона.

Произведем на минуту такой мысленный опыт: вообразим, что имя Ньютона вычеркнуто из истории науки, его не существовало.

Что бы случилось? Нет оснований сомневаться, что соединенными усилиями Гуков, Галлеев, Лейбницев и их потомков человечество так или иначе получило бы в руки результаты, содержащиеся в «Началах», «Оптике» и математических работах Ньютона. Но, с другой стороны, бесспорно, что это произошло бы много позже.

Когда? Вопрос, не имеющий ответа. Во всяком случае, ни Гук, ни Лейбниц, ни Гюйгенс не создали эквивалентов «Началам» и «Оптике» и едва ли могли их создать. Самая идея тяготения как математическая фикция, формально сопряженная с любой материальной точкой, отпугивала многих уже после появления «Начал», казалась недопустимой Лейбницу, Гюйгенсу, впоследствии Эйлеру и Ломоносову. Можно думать, что, подобно Гуку и Гюйгенсу, физики надолго завязли бы в гипотезах о причинах тяготения, прежде чем прийти к формальному закону Ньютона.

Ньютону принадлежит могучий «метод принципов», позволивший временно обходить неразрешенные загадки. Формулировать принципы значило надолго направить человеческую мысль по определенным рельсам; принципы могли бы принять иную форму, можно было бы, как показал Герц, например, обойтись без понятия силы; в этом смысле Ньютон заставил физику мыслить посвоему, «классически», как мы выражаемся теперь. На языке Ньютона мы думали и говорили, и только теперь делаются попытки изобрести новый язык. Вот почему можно утверждать, что на всей физике лежал индивидуальный отпечаток его мысли; без Ньютона наука развивалась бы иначе.

Лагранж, который часто называл Ньютона величайшим гением, когда-либо существовавшим, тотчас прибавлял: «он самый счастливый, систему мира можно установить только один раз».

«Ньютон, — писал Локк, — действительно замечательный ученый и не только благодаря своим поразительным достижениям в математике, но и в теологии и благодаря своим большим знаниям в священном писании, в чем мало кто может с ним сравниться».

Слава Ньютона как ученого богослова среди современников была также велика. Однако до сих пор не все его рукописи богословского содержания опубликованы. Дело в том, что редактором наиболее полного собрания трудов Ньютона был епископ Горслей, выбравший для печати только те рукописи, которые бы не бросали тени на Ньютона, как на еретика. Многочисленные документы из архива Ньютона однозначно свидетельствуют о его «еретической» позиции. Мемуар Ньютона «О двух важных искажениях текста священного писания» (опубликован в 1754 г.) содержит критику латинского перевода двух текстов из апостольских посланий, являющихся опорой церковного догмата троичности. Биограф Ньютона Л. Мор на основе рукописей Ньютона, посвященных догмату троичности, делает однозначный вывод — сэр Исаак отрицал божественную природу Христа. Из историко-богословских работ Ньютона наиболее известны: «Замечания на книгу пророка Даниила и Апокалипсис св. Иоанна» (издана через 6 лет после смерти), «Толкования», «Хронология древних царств» (опубликована в 1728 г.).