А Микула, вновь держа меч, как принято, за рукоять, метнулся на помощь Сарычу, из последних сил защищавшемуся от Арука. Казак был уже без щита, его левая рука бессильно висела вдоль тела, он едва успевал отбивать удары противника, не нанося ответных. Микула не стал нападать на ал-ар-сия сзади или сбоку, а встал рядом с Сарычем и принял на свой щит предназначенный тому удар. Казак, словно только этого и ждал, выпустил из рук меч, сделал несколько шагов к костру и упал вначале на колени, затем во весь рост в траву. Что с ним? Жив или мертв? Но выяснять это некогда. Необходимо поскорее разделаться с Аруком.

— Пожаловал за смертью, рус? Сейчас получишь ее! — кричал Арук, нападая на Микулу с той яростью, с которой прежде теснил Сарыча. — Одна собака уже подохла, теперь твоя очередь!

— Ошибаешься, твоя! — ответил Микула, отвлекаясь от мыслей о казаке и полностью сосредоточиваясь на новой схватке.

Обмен уже первыми ударами с Аруком показал, что он тоже опытный боец, но, как и юз-беки, совершенно не знаком с приемами морского абордажного боя. Значит, именно его и нужно Аруку навязать. Когда противник занес клинок для очередного удара, Микула прыгнул к нему и, вскинув свой щит, остановил его руку с мечом в воздухе. Одновременно с этим он нанес по вражескому щиту удар своим мечом и, не имея больше возможности из-за близкого расстояния нанести ни рубящего, ни колющего удара, отвел руку с клинком в сторону. Не опасаясь меча Микулы, Арук рванул свою правую руку с его щита вниз, надеясь задеть клинком ноги русича. Однако его враг оказался быстрее: едва рука Арука соскользнула со щита, Микула ударил им сверху по чужому щиту. Щит ал-арсия резко опустился, и Микула, выбросив вперед руку с мечом, нанес удар по открывшемуся плечу Арука концом рукояти своего меча. Кулак русича в кольчужной рукавице был тяжел, стальной полушар, которым заканчивалась рукоять его меча, весьма велик, а потому удар был сокрушающим. От неожиданности и боли Арук отшатнулся назад, и в следующий миг ему на голову обрушился второй удар. Ал-арсий качнулся, пригнулся, чтобы отпрыгнуть подальше от слишком опасного на близком расстоянии противника, но было поздно — отбросив щит, Микула обеими руками вогнал Аруку в живот меч.

Когда русич подбежал к Сарычу, тот лежал на спине с открытыми глазами, безучастно смотревшими в небо. Вся левая сторона кольчуги была залита кровью из раненого плеча, струйка крови стекала также из-под шлема. Микула опустился подле казака на колени, легонько тряхнул его за здоровое плечо.

— Сарыч, ты жив? Ответствуй, ты жив?

Казак повел глазами в сторону Микулы, остановив взгляд на его лице. С трудом улыбнулся, еле слышно прошептал:

— Ты, Микула? Выходит, победа за нами? Значит, юз-беки и Арук мертвы?

— Да, верх за нами. Но ты ранен, и нам следует поспешить домой. Кто знает, насколько опасна твоя рана.

— Поспешить домой? — встрепенулся Сарыч и попытался приподняться на локтях. — Микула, что ты говоришь? Мертвы лишь тела наших врагов, а их души живы и, обуреваемые жаждой мести, уже витают вокруг нас. Мы должны как можно быстрее лишить их возможности мстить! А для этого нужно отобрать у них силу их бывших тел. — Сарыч вскинул голову, указал рукой на труп Арука:-Смотри, он шевелится! Ты вогнал в него меч почти по рукоять, а он хочет встать! Это к нему возвратилась душа, чтобы оживить тело! У человека, предавшего веру предков, душа — оборотень, ей нет места на Небе! Ее удел на земле — вершить самые подлые и грязные дела, прежде всего мстить тому, кто разлучил ее с бывшим прибежищем — телом!

— Успокойся, Сарыч, твой враг мертв и не шевелится. А его душа-оборотень не может мстить нам, ибо, пока не остыло тело, она будет наслаждаться до конца человеческим теплом, зная, что впереди ее ждут иссушающий жар лета и трескучий мороз зимы, нескончаемые дожди осени и промозглая слякоть весны. — Говоря, Микула уложил Сарыча снова на спину, снял с него шлем. — Откуда у тебя кровь на голове? Я не вижу на ней ни единой раны.

— Когда я остался без щита, Арук смог дважды ударить меня мечом по голове. После второго удара я почувствовал, как в уши словно насыпали жара из костра, и из них потекла кровь. У меня до сих пор шумит в голове, мои мысли путаются, в глазах часто темнеет или начинают метаться желтые всполохи.

— В бою не раз ошеломляли(Ошеломить — нанести удар по шлему (шелому).) и меня, так что подобное состояние мне ведомо. Два-три дня покоя — и ты навсегда позабудешь об ударах Арука. Полежи немного, наберись сил перед обратной дорогой.

— Нет, сотник, предаваться покою мне никак нельзя…— Сарыч обхватил русича за плечи, пригнул его голову к себе, зашептал в ухо:— Нельзя, поскольку мне нужно сказать тебе нечто очень важное… об этом я не говорил и не собирался говорить никому. До сегодняшней ночи ты был для меня просто человеком, коему я по воле атамана должен был помогать, но после того, как ты спас мне жизнь, ты стал для меня боевым побратимом. Я открою тебе великую тайну, обладание которой перевернет твою жизнь. Но прежде чем ты узнаешь ее, мне надобно свершить другое, более спешное дело… Ночь холодна, тело Арука быстро остывает, и скоро душа-оборотень покинет его. Я должен сделать все возможное, чтобы она не смогла начать мстить нам уже сегодня, уже сейчас, ибо тело Арука вполне готово, чтобы снова взять в руки оружие.

Сарыч сделал попытку встать, но Микула удержал его, придавил к земле.

— Лежи. Лучше вначале расскажи, о чем собираешься, а телом Арука займешься потом. И говори скорей, покуда душа не покинула теплого тела и не подслушала нас.

— Ты прав, сотник. Если душа-оборотень нас подслушает, она, обуреваемая местью, будет обязательно мешать нам и не допустит, чтобы мы стали богатыми, сказочно богатыми. Но вдруг душа Арука уже рядом с нами? — тревожно спросил Сарыч и завертел вокруг себя головой. — Сотник, сходи к костру и возьми горящую головню — оборотни и злые духи не любят очищающей силы огня.

Когда Микула возвратился от костра с горящей толстой веткой, Сарыч выхватил ее из рук сотника, приблизил к себе настолько, что в воздухе запахло жжеными волосами.

— Теперь нас не подслушает никто, и мою тайну узнаешь только ты. От атамана Казака тебе известно, что я бывал на Хвалынском море и знаю как о прибежищах морских разбойников на островах, так и об иных тайных местах, где они хоронят свою добычу. Сейчас я открою тебе то, о чем не ведает и атаман.

Помнишь о русах-воинах из дружины князей Аскольда и Дира, которые не смирились с властью на Руси пришлого Олега и ушли на службу к хазарскому кагану? Я познакомился со многими из них, когда наша тысяча стояла в Итиль-ке-ле, ибо мне, язычнику, они были гораздо ближе, нежели иудеи либо мусульмане. Позже судьба снова свела меня с ними, и если к тому времени я уже превратился в дезертира и бунтовщика, то и русы оставили службу у кагана и собирались в набег на какой-либо богатый остров или прибрежный город на Хвалынском море. Я примкнул к ним, и мы на шестнадцати судах скрытно проникли в Астрабадский залив и напали на остров Абесгун. На нем был сильный гарнизон, защищавший остров от нападения пиратов, почти все жители-мужчины имели оружие и умели владеть им, поэтому нам пришлось выдержать несколько жестоких боев, прежде чем стать хозяевами Абесгуна. Мы разграбили остров и с богатой добычей возвратились к побережью Хазарии. Но надолго ли может хватить добычи, даже самой богатой, если впереди осень и зима в Итиль-келе, где собрались вместе все пороки и соблазны мира? Лично я к весне снова был нищ и гол…